Однако тут заговорщиков могла ожидать опасность другого рода: Витгенштейн и Киселев, предупрежденные о готовящемся восстании, могли тайно уехать из Тульчина. Походу на столицу надо было обеспечить максимальную легитимность; войска не должны были знать о незаконном смещении главнокомандующего и начальника армейского штаба. Оставшиеся же на свободе первые лица в армии неминуемо сообщили бы войскам о незаконности действий Пестеля и его единомышленников — и тем могли вызвать неповиновение войск приказам новых командиров.
Поэтому тогда же, в конце ноября, Пестель через Барятинского передает тульчинским квартирмейстерам еще одно распоряжение — наблюдать за тем, «чтобы его сиятельство главнокомандующий и господин начальник штаба не скрылись и тайком не уехали». Пестель предупредил, что за неисполнение приказа тульчинские заговорщики будут «отвечать головою». В дело включается и сын главнокомандующего — Лев Витгенштейн. Ему поручается следить за отцом.
Составной частью «плана 1-го генваря» по-прежнему были переворот в столице и цареубийство. Очевидно, что убивать теперь пришлось бы императора Константина — о том, что цесаревич отказался от престола, Пестель до своего ареста так и не узнал. Но на этот раз Пестель не собирался вводить в курс дела северных лидеров. Не надеясь на помощь с их стороны, он, согласно плану, сразу же после начала революции оставлял свой полк майору Лореру и в сопровождении Барятинского ехал в столицу. Он решил самостоятельно поднять и петербургское восстание — опираясь на тех, кто сочувствовал его идеям или был предан ему лично.
В Петербурге Пестель хотел опереться прежде всего на кавалергардов — своих бывших однополчан. В Кавалергардском полку служили большинство членов петербургского филиала Южного общества. Кроме того, одним из трех кавалергардских эскадронов командовал ротмистр Владимир Пестель. Пестель-младший, скорее всего, поддержал бы восстание — не из-за своего сочувствия идеям заговора, а по дружбе к старшему брату.
Были у руководителя заговора серьезные надежды и на командира гвардейской бригады генерал-майора Сергея Шипова — его близкого друга и родственника, члена Союза спасения и Союза благоденствия. Шипов отошел от заговора после 1821 года, но все равно до конца рассматривался Пестелем как военный министр во Временном правительстве. Бригада Шипова состояла из трех полков: Семеновского, Лейб-гренадерского и Гвардейского морского экипажа. Полковником Преображенского полка был брат Сергея Шипова Иван, на квартире которого в 1820 году обсуждалась возможность цареубийства.
Суммируя все имеющиеся сведения о действиях Пестеля и его единомышленников, можно сделать вывод: «план 1-го генваря» вполне мог бы быть воплощен в реальные действия. И с исполнения этого плана вполне могла начаться российская революция. Недаром Пестель в ноябре 1825 года высказывал уверенность в успехе этой революции, в том, что возможные аресты заговорщиков и даже его собственный арест не могут остановить ход «общественных дел». «Пусть берут, теперь уж поздно!» — сказал он подпоручику Заикину, члену общества, приехавшему к нему с «конфиденциальными поручениями» из Тульчина.
Поставив в известность о своих намерениях руководителей Тульчинской и Каменской управ, Пестель ничего не сказал об этих намерениях Васильковской управе. Спрошенный на следствии о «плане 1-го генваря», Сергей Муравьев-Апостол ответил: «О предполагаемом действии Вятского полка в начале 1826-го года я не был извещен и слышу в первый раз». Очевидно, что и он должен был быть поставлен перед выбором: либо поддержать Пестеля, либо уйти в тень.
30 ноября Пестель, по возвращении от Волконского, заболевает. О том, чем был болен командир Вятского полка, сведений не сохранилось. Однако очевидно, что болезнь была весьма тяжелой и долгой: две недели спустя потребовалось вмешательство врача. От этой болезни полковник так и не смог оправиться вплоть до самой казни.
Но, несмотря на плохое самочувствие, председатель Директории продолжает упорно готовиться к выступлению.
1 декабря донос Майбороды оказывается в Таганроге, на столе у Дибича.
3 декабря в Петербург из Варшавы приезжает третий брат умершего императора Александра I Михаил Павлович. Он привозит письмо от брата Константина, в котором тот еще раз решительно подтвердил свой отказ от престола. Но это было частное письмо, а не официальный манифест, обнародовать его не представлялось возможным. Константина пытались уговорить приехать в Петербург, чтобы либо официально принять власть, либо столь же официально от нее отказаться. Великий князь ответил отказом.