Однако время было упущено, авторитет Константина не помог. Гражданские власти Василькова сообщали по начальству: «И как при сем случае солдатам дана была вольность, то оные на квартирах требовали вооруженною рукою необыкновенного продовольствия, сопряженного с грабительством хозяйственных вещей, водку же и съестные припасы брали без всякого платежа, с крайнею обидою для жителей». Ситуация стала стремительно сдвигаться в сторону стихийного, неуправляемого сценария.
Тогда же, 31 декабря, Муравьев-Апостол отправил в Киев доверенного офицера, прапорщика Мозалевского. У Мозалевского, переодетого в штатскую одежду, был приказ: постараться поднять киевский гарнизон в помощь мятежникам. Предстояло найти в Киеве двух офицеров, полковника Ренненкампфа и майора Крупеникова, которые, по не вполне достоверным сведениям Муравьева-Апостола, могли быть связаны с Щербатовым. В Киеве Мозалевскому предстояло заняться и политической пропагандой: разбросать на улицах экземпляры «Православного катехизиса».
Двадцатилетний прапорщик Александр Мозалевский был одной из самых светлых личностей южного восстания. Не состоя в тайном обществе, он играл важную роль в событиях и оказался мужественным и лично преданным Муравьеву человеком. Он, в отличие от многих других участников восстания, молчал на следствии; за свою верность Муравьеву был приговорен военным судом к вечной каторге; по этапу, вместе с уголовниками, прошел с Украины до сибирских рудников. Но, несмотря на все благородство прапорщика, его миссия в принципе не могла увенчаться успехом. Он никогда не служил в Киеве, не знал города. Не знал он и тех людей, к которым предстояло адресоваться, — и, соответственно, не сумел разыскать их.
Мозалевский успел только разбросать на улицах «Православный катехизис», когда в город пришла весть о восстании в Василькове. Местные гражданские власти объявили тревогу, закрыли выезды и въезды в город и принялись задерживать всех подозрительных. Мозалевский пытался скрыться и вернуться к восставшему полку, но был арестован.
После ареста, выяснив его личность, прапорщика отвели на допрос к князю Щербатову. И Мозалевский на всю жизнь запомнил слова, которые сказал ему тогда корпусный командир: «Вы начали действовать слишком рано. Я знаю лично С. И. Муравьева, уважаю его и жалею от искреннего сердца, что такой человек должен погибнуть вместе с теми, которые участвовали в его бесполезном предприятии. Очень жалко вас: вы молодой человек и должны также погибнуть». После этих слов генерал, прошедший не одну войну и много повидавший на своем веку, заплакал. Несмотря на прямой приказ из штаба армии, Щербатов отказался двинуть свои войска против мятежников — и это единственное, что он смог сделать для Муравьева.
Вечером 31 декабря, когда прапорщик Мозалевский уже сидел в камере киевской тюрьмы, восставшие роты вышли из Василькова и направились в город Брусилов, где Муравьев хотел дождаться ответа от Щербатова. Однако до Брусилова они не дошли: на пути восставших оказалось большое и богатое селение Мотовиловка, владение местного помещика-поляка Иосифа Руликовского. В Мотовиловке Муравьев приказал остановиться: приближался Новый год.
1 января нового, 1826 года восставшие провели в Мотовиловке. И дневка эта показала: Черниговский полк как боевая единица больше не существует.
Летом 1827 года, ровно через год после казни Сергея Муравьева-Апостола, в Василькове началось новое следствие, проведенное местными — гражданскими и военными — властями. Речь шла «об убытках, нанесенных жителям возмущением Черниговского полка». Из ведомостей, которые были составлены в ходе этого расследования, видно, что больше всего «убытков» понесли торговцы спиртными напитками.
Хозяин трактира Иось Бродский заявлял, например, об украденных у него «водки 360 ведер». Нашлись свидетели, подтвердившие, что «водки и прочих питий действительно в указанном количестве вышло потому, что солдаты не столько оных выпили, сколько разлили на пол, — ибо в тех местах, где брали питья, были облиты оными». Подсчитывали количество выпитого солдатами Мотовиловская и Белоцерковская экономии, Васильковский питейный откуп, Устимовский, Ковалевский, Пологовский, Мытницкий, Сидорианский питейные дома. Практически у каждого второго из поименованных в ведомостях местных евреев после ухода полка не оказалось в хозяйстве одного-двух ведер водки.
После того как «в шести шинках была выпита водка», многие из солдат просто потеряли контроль над собственными действиями. По свидетельству хозяина Мотовиловки Иосифа Руликовского, восставшие «напали на хату крестьянина, хорошего хозяина, и, войдя в хату, нашли там только что умершего старика Зинченка, который окончил свою жизнь, имея более ста лет. По деревенскому обычаю, покойник лежал на скамье, одетый в белую рубашку и покрытый новым полотенцем. Солдаты спьяна издевались над телом старика, — а был он малого роста и сухопарый. Всю его одежду забрали, да еще, схвативши мертвое тело, тащили его танцевать».