Пестрая лента

Следователь Москворецкого райотдела милиции сопоставил эти показания со свидетельствами других участников хищения, с объективными данными, а данные эти убедительны; вот документы, подписанные Шляговой. Фиктивные документы либо такие, куда внесены фиктивные лица.

Сама Шлягова отрицала («кто ж сознается!») свое участие в хищениях. Она говорила, что, верно, бумаги подписывала, однако и не думала («пой, пташечка, пой!»), что тут совершается воровство. По ее словам, к ней не прилипло ни одного ворованного рубля. Конечно, она виновата, только…

— Ну вот что, Шлягова, может быть, начнем по-серьезному? А? Или будем детские сказочки рассказывать? А? Подпись ваша? Ваша. Показания своих сообщников прочитали? Не верите? Очную ставку устроим. Нет, давайте-ка признаваться. Учтите, чистосердечное раскаяние…

— Да, деться мне некуда, — заявила Шлягова после многих допросов, очных ставок, изучения документов, — Стена! Я подпишу все, что вы скажете…

— Давно бы так…

Постановление следователя фиксировало:

«Систематически занимаясь хищением государственных средств с учинением должностных подлогов путем подписывания заведомо для нее фиктивных акцептированных платежей, составлявшихся Менакер и Пучковой, Шлягова нанесла ущерб… всего на сумму свыше 100 тысяч рублей, из которых ее, Шляговой, личная доля составила ¹/₄ часть, то есть 25 тысяч рублей…»

Трудно гадать, чем бы все кончилось, если бы дело (оно переросло «районные масштабы») не поручили следователю по особо важным делам МВД СССР Ивану Владимировичу Штукову.

И по ходу изложения, и по формуле приговора в отношении Шляговой самый проницательный читатель уже, надо полагать, понял, что новый следователь повернул дело по новому руслу, что обвинение Шляговой претерпело существенные изменения. Самый нетерпимый читатель, если не в этом месте, то уж в конце; очерка спросит: «А почему вы не назвали фамилию того первого следователя? И какая кара его постигла? И почему не обрушил на него автор громы и молнии?»

Попытаюсь сразу ответить на эти вопросы. Первый следователь не был ни злостным нарушителем социалистической законности, ни предвзятым человеком, ни мизантропом. Он ничего лично против Шляговой не имел и не гнался ни за какими показателями. Он оказался в плену ложной версии, точно так же, как запуталась в ней подследственная. Это его, следователя, несомненная должностная вина, профессиональный просчет, словом, брак в работе.

Но причины его не просты! Ведь смотрите, следователь не нарушил никаких процессуальных норм — ни стука кулаком, ни физических воздействий, ни крика, ни других недозволенных приемов. Документы, показания сообщников, допросы, очные ставки, то есть все улики, подтверждающие вину Шляговой, — все «в законе». Подследственная оказалась в железном кольце этих улик. Но выстраивая их, следователь сковал себя той же цепью. Перед ним ведь совершенно определенно вырисовывалась вина Шляговой в организации хищений. И никаких серьезных аргументов в свою защиту Шлягова выдвинуть не могла. Только голое отрицание. Так были ли основания для сомнений?

Сомнения… Быть может, это самый необходимый инструмент расследования. И, я бы сказал, особый дар, не дар, пожалуй, а остро понятый долг, профессиональная самоотверженность, то, что службу сыска превращает в искусство следствия, что дает силы отказаться от заманчивого, отвергнуть очевидное, поставить крест на достигнутом, чтобы добыть истину.

Иван Владимирович Штуков имел перед собой те же факты, что и его предшественник. Все было притерто, сцеплено, обосновано. Шлягова в свою защиту выдвинула лишь голое отрицание вины. Да и то потом оставила этот «сомнительный аргумент». Кажется, ясно. Преступник запирался, а потом, припертый к стенке, сознался. Знакомая картина. И все-таки… Почему же она отрицала без всяких серьезных аргументов? Тупое упорство? Но Шлягова не похожа на примитивного бандита. С другой стороны, ее изобличители…

Штукова — и тут, несомненно, сказался профессиональный опыт, сдобренный интуицией, — кольнула одна деталь дела.

Он вызвал Менакер, чтобы задать ей ряд уточняющих вопросов.

— Вы утверждали, что бывший бухгалтер Чуракова взяла у вас деньги в январе. Но она отрицает это.

— Клянусь моими детьми, что это было так. Помню, у нее тогда зубы болели. Еще платочек на ней такой был повязан, в горошек. Синенький такой платочек, и завязан вот так…

Убедительно, с мельчайшими подробностями описывала Менакер внешний вид сообщницы. Описывала… рядовой, один из многих, эпизод их махинаций. Могла ли она запомнить такие мелочи, как цвет платка, узелок? Ведь прошло больше года?

— Расскажите, как передали вы Шляговой двести рублей 21 марта? Подробнее.

— Значит, так. У нее сумочка такая была с застежкой…