Пестрота отражений

Тут между мной и ним снова возникает облачко из пульверизатора и обращается Укун-Тингир, которая делает решительный шаг к Камышинке.

– Стой! – орёт Ирлик. – Ты что задумала?!

Та смеривает его презрительным взглядом.

– Моллюски, – говорит она и приподнимает в руках большую ракушку, видимо, наполненную водой.

– Кто моллюски?! – огрызается Ирлик. – Мы моллюски?!

– Ты вообще планария, – фыркает она и подходит к Камышинке. – Пей.

С этими словами она подносит к губам речной дочери свою ракушку и вливает её в рот всё содержимое до капли – там пол-литра помещалось, наверное.

– Что ты ей дала? – спрашивает Умукх с интересом.

– Моллюсков, – доходчиво поясняет Укун-Тингир. – Из Хинделин.

Я пытаюсь сообразить, чем так примечательны моллюски из Хинделин. Поскольку эта река протекает по самой чаще Великих лесов, её фауну практически не изучали. Раки там, помнится, очень вкусные, а вот моллюски…

Ирлик хлопает себя по лбу.

– Вспомнил! – выкрикивает он радостно. – Конечно! Моллюски из Хинделин! Ты умница!

– Вот, – удовлетворённо произносит Укун-Тингир, подняв вверх указательный палец, так что перепонка натягивается. – Ты мне обещал озеро подогреть зимой, если похвалишь.

– Обещал, – весело сознаётся Ирлик.

– А с тебя пиво, – сообщает Укун-Тингир обалдевшему Умукху и испаряется.

– Почему это с тебя пиво? – изумляется Ирлик, пока я кидаюсь проверять Камышинку. Она больше не кашляет, но пока без изменений.

– Я обещал угостить, – хмурится Умукх. – Не помню, почему.

– Что за история про моллюсков? – спрашиваю я, пока Ирлик не начал ругаться. Несмотря на собственную дырявую память, к чужой забывчивости он ужасно нетолерантен.

– А! – оживляется он. – Она мне рассказывала. Красная рыба живёт в море, а нереститься заходит в реки. И обычно как икру вымечет – сразу дохнет. Везде, кроме Хинделин. Потому что в Хинделин живут паразитические моллюски, которые поселяются в рыбе и заставляют её жить до упора, пока хищник не сожрёт, потому что им надо на этой рыбе выехать обратно в море. Укун-Тингир это сама выяснила, представляешь? – улыбается он с гордостью учителя. – Она у меня умница.

– И-и… – я перенастраиваю сканер и снова направляю его на Камышинку. Он тут же подсвечивает в крови распространяющихся по телу глохидиев ракушки-жемчужницы. – Ты думаешь, если это работает на рыбе, то сработает и на речной дочери?

Ирлик заговорщицки ухмыляется.

– А Укун-Тингир не знает, в чём разница. Раз она захотела, значит, сработает! Ты, главное, ей не объясняй.

Эпилог. Лиза

Операцию по выпуску мелкой оранжевой бестии в Хинделин мы проводим оригинальным составом: её семья, мы с Азаматом, Ирлик с Укун-Тингир и громадный древний хозяин Великих лесов. Когда Ирлик нас знакомил, кот принял человеческий облик, но уменьшиться не смог – сказал, тело с возрастом зачерствело, что бы это ни значило. Этот огромный дед в три человеческих роста видит тоже паршиво, так что мы стараемся держаться от него подальше, чтобы не наступил.

– Мамка, – один из Чачиных сыновей дёргает Камышинку за рукав, – а мы часто будем маленькую навещать?

Она пожимает плечами, жмурясь на тёплое осеннее солнышко. От глохидиев она всё время как будто немножко хмельная, но зато больше ни разу не скалила рыбьи зубы. Чача абсолютно счастлив, вьётся вокруг неё смерчем, подушечки подкладывает.

– Мы специально эту реку выбрали, потому что сюда люди могут попасть только с разрешения хозяина, – объясняет Чача сыну. – А его лишний раз тревожить не стоит.

– Ась?! – раздаётся сверху голос, похожий на звук промышленного пылесоса. – Меня тревожить? Меня не так просто потревожить! Я ваш запах запомнил, приходите, коли охота. Только чтобы без охоты! – предупреждает он и заходится хриплым смехом.

Мальчик придвигается ближе к Чаче, а вот его младший брат, наоборот, запрокидывает голову, чтобы получше рассмотреть маячащее высоко вверху лицо великана.

– Дядя-кот, а вы нас не покатаете?

– Ишь, мелочь наглая, – усмехается хозяин леса. Чача на всякий случай хватает младшего за руку и оттаскивает себе за спину, но великан машет рукой, так что древовидные папоротники на ветру колышутся. – Ладно, котятам можно. Только забирайтесь сами, мне наклоняться тяжело.

– Боги милосердные, – шепчет Чачина мать, вцепившись в мой локоть. – Мало того, что сама нелюдь и родила неведомо что, так ещё и нормальные дети теперь с хозяевами леса играют.

– А что не так с хозяевами леса? – тихо отвечаю я, высвобождая локоть. – Мои дети тоже с ними играют.

Она косится на меня и отходит повыносить мозг сыну, но у того закон о равноправии со всеми подпунктами от зубов отскакивает уже давно.