Я думаю, что его привязывает ко мне сильное чувство; я его тоже очень люблю.
Клод.
Но ты не ребенок; ты не можешь не отдавать себе отчета в том, что в его чувстве к тебе, возможно, есть что-то… смутное.
Осмонда.
Ты хочешь сказать — плотское? Не сомневаюсь ни секунды.
Клод.
И все же я убежден, что если бы ты взглянула на вещи трезво, ты бы поняла… Прежде всего, это безвыходная ситуация.
Осмонда.
Не уверена.
Клод.
Ты что, делаешь ставку на смерть его жены?
Осмонда.
Ну, она-то всех нас переживет.
Клод.
В таком случае… В конце концов, на что ты надеешься? На что ты рассчитываешь?
Осмонда.
Я ни на что не надеюсь и ни на что не рассчитываю; мне нужно разобраться в себе.
Клод.
Видишь, ты даже не уверена в своем чувстве… благодарение Богу!
Осмонда.
Я вовсе не это имела в виду. Разобраться в себе для меня означает: знать, что я считаю хорошим, а что — дурным. Я не строю никаких иллюзий относительно характера его чувств, и тем не менее… возможно, ты будешь очень шокирован — но если б он питал ко мне лишь самую почтительную привязанность, должна признаться, я была бы не слишком обрадована… Вот так. Да, я думаю, что допусти я неосторожность, он бы с восторгом этим воспользовался. Все мужчины одинаковы. Папа, понимаешь, ты здесь не судья. Так вот: я должна либо не допускать неосторожности — либо это должен быть вполне осознанный шаг.
Клод
(с трудом беря себя в руки). Ты сейчас рассуждаешь как совершенное дитя. Или, вернее, пытаешься обмануть себя. На самом же деле, моя бедная девочка, ты в ужасном смятении.
Осмонда.
Ничуть, уверяю тебя.
Клод.
Твой голос дрожит.
Осмонда.
В тот день, когда я проникнусь уверенностью, что это лишь предрассудок…
Клод.
Так вот — этот день не наступил.
Осмонда.
Что тебе за удовольствие терзать меня? Но я понимаю, это твой профессиональный долг — не оставлять людей в покое.
Клод.
Мой долг — добиться, чтобы ты глубже заглянула в себя.
Осмонда.
Что поделаешь, папа, для меня все это пустые слова.
Клод.
Мой долг — предостеречь тебя от тщеславия… да, именно, от тщеславия, которое ты испытываешь при мысли, что мужчина питает к тебе двусмысленное, а точнее, вполне определенное чувство.
Осмонда.
Никакого тщеславия. В первый и, возможно, единственный раз в моей жизни кто-то думает обо мне, не путая это с мыслями о благолепном домашнем очаге, о чинном, послушном выводке… Мне необходимо жить собственными силами; мысль о том, что придется существовать в наезженной колее, внушает мне ужас; я не уверена, что в моем чувстве есть что-то низменное, что мой выбор — хуже. В такой обыденной, банальной жизни, как наша, — если еще тебе не повезло и ты не верующая…
Клод.
Ты воображаешь, что это вопрос везения?
Осмонда.
Да, воля здесь бессильна, я пробовала много раз.
Клод
(с растущей горечью). Следовательно, я должен принять всерьез этот цинизм, это спокойное бесстыдство! Ты взвешиваешь «за» и «против»… Ничто в тебе и не дрогнет при мысли об оскорблении, которое ты наносишь…
Осмонда.
Но это не оскорбление.
Клод.
…говоря о нашей банальной жизни…
Осмонда.
Жертвы, которых от меня требовали, мне всегда казались издевательскими, унизительными. И ничего, ровным счетом ничего не изменилось с того времени, как меня убеждали отдать бедным приходским детям те из моих праздничных подарков, которыми я дорожила больше всего. А ежедневные «добрые дела», которые должны были заноситься в маленький клеенчатый блокнот?.. Мне претит эта мораль. Признаюсь тебе, что я на краю пропасти…
Клод.
Ты забиваешь себе голову худшей литературой!
Осмонда.
Литература, папа, это страдания других. Твое огромное преимущество в том, что ты был чужд многих искушений.
Клод
(про себя). Это невыносимо.
Осмонда.
Однако сама эта привилегия… мне кажется, у нее есть и оборотная сторона.
Клод.
И ты тоже!.. (Внезапно.) Теперь — выслушай меня. Ты утверждаешь, что жизнь у нас слишком монотонна, слишком заурядна; что нет задачи, достойной тебя. Так вот — должен вывести тебя из заблуждения, поскольку ты меня к этому вынуждаешь. Прежде всего… наша семья не похожа на другие.
Осмонда.
Что ты имеешь в виду?
Клод.
Пойми, речь не о том, чтобы судить кого бы то ни было.
Осмонда.
У тебя такой несчастный вид!
Клод
(про себя). Я не смогу это выдержать.
Осмонда.
Есть что-то, касающееся вас, чего я не знаю?
Клод.
Я поклялся, что ты никогда этого не узнаешь: и вот теперь… И это случится даже не по моей воле. (Он встает и ходит из угла в угол в сильнейшем возбуждении.) Как меня терзают! Как это все несправедливо!
Осмонда.
Чем я тебе терзаю, папа?
Клод.
Я хотел бы, чтобы для меня все было кончено.
Осмонда
(с горечью). Но ведь ничто не кончается… ни для кого. (Оба замолкают.)