П е т р. Я не беру чаевых, Тань. Совесть не принимает. Музыка, Тань, не чаевых, души требует. И ты не думай, пожалуйста, что ресторанные музыканты все сплошь жулье. Честные люди есть везде.
Т а т ь я н а
П е т р. Зарплату я брату отдаю, Тань. Инвалид с войны у меня брат, разве не знаешь? Вожу по курортам — денег немалых стоит.
Т а т ь я н а. Ну и вози, коль тебе брат дороже.
П е т р. Люди промеж собой несравнимы. Ты по-своему мне дорога, брат по-своему.
Т а т ь я н а. Уходи! Ненавижу тебя! Ненави-ижууу! Тунеядец! Дудошник ресторанный!
П е т р. Ты не сгоряча бухнула, Тань? Скажи, это серьезно?
Т а т ь я н а. Будет уж, пошутила! Терпение лопнуло.
П е т р. Ну, спасибо за откровенность. Честно говоря, не ожидал. Оно конечно: дудошник я. Да как быть-то? Больше ничего не умею. До большой музыки не дорос… А душа просит. Вот и играю. За это разве можно ненавидеть? Уважения, понятно, особого не заслуживаю, а пожалеть могла бы…
Т а т ь я н а. Жалела… устала. Ступай. Мне контрольную писать надо.
П е т р. Совсем выгоняешь? Навсегда?
Т а т ь я н а. Не знаю. Ничего я не знаю!
П е т р. Что ж ты вытворяешь со мной, а? Что вытворяешь, Тань? Ведь я тебя больше свободы люблю!
Т а т ь я н а. Не до любви мне сейчас, Петя! Пожить хочу… Из-за тебя еще и не жила по-людски… А годы идут. А я, как прежде, на ферме… словно счастье там потеряла. Копаюсь в навозе, а ты буги-вуги на банкетах наяриваешь. С бабами любезничаешь.
П е т р
Т а т ь я н а. Никого мне не надо. Нико-го-шень-ки! Тобою вот так сыта!
П е т р. Набил оскомину, значит? А как же с Юркой быть? Юрка-то ведь и мне сын.
Т а т ь я н а. Какой он тебе сын? Раз в год по обещанию видишь. А туда же: «сын»…
П е т р. Нет, Тань, не раз в год. Каждую неделю в институт наведываюсь. Близко не подхожу, а так — сыздаля — вижу. Сын же, душа тянется.
Т а т ь я н а. Не ходи к нему, не трави парня.
П е т р. И это, стало быть, запрещаешь? А как мне жить, Тань? Куда мне деваться?
Т а т ь я н а. Сам думай. Голова на плечах есть.
П е т р. Так оно, Тань, точно так. Да голова-то кругом пошла.
Т а т ь я н а. А у меня, Петя? А у меня?..
Ю р а
И г о ш е в. А, юрист! Здорово. Слыхал?.. Этот Ошкуряков своими песнями всю душу мне выворотил.
Ю р а. Песни-то, сказали, народные. Ошкуряков их только обработал.
И г о ш е в. А хоть и народные, так что? Кто-то когда-то сочинил песню, помер… И песня вместе с ним померла бы, если бы не такие вот Ошкуряковы… Положил ее композитор на ноты, до нас донес бережно и бескорыстно. Низкий поклон ему за это.
Ю р а. Пожалуй, вы правы. Во всяком профессионале я прежде всего ценю благородство. И бескорыстие, конечно. Но в меру, в меру. Дилетанты наступают. Как клопы лезут во все щели. И кусаются. Мы с вашим Виктором не раз испытали это на собственной шкуре.
И г о ш е в
Ю р а. В некотором роде.
И г о ш е в. А институт?
Ю р а. Одно другому не мешает.
И г о ш е в. Как же вы с Витькой-то сконтактовались?
Ю р а. Элементарно. Союз единомышленников. Виктор организовал что-то вроде любительской студии. Я в ней импрессарио.
И г о ш е в. По-нашему, значит, толкач. Так?
Чем же она занимается, ваша студия?
Ю р а. А вы не читали статью о нашей последней… «дисформации»? Вот, пожалуйста.
И г о ш е в
Ю р а. А как раз мы. Что, не верите? Так я говорю, ваш Виктор — огромный талант!
И г о ш е в. Талант? Ты, сушь-ка, не того? Он же маляр… халтурщик!
Ю р а. Нехорошо, Сергей Саввич! Если уж не верить своей районной газете, кому же тогда верить? Под названием газеты что написано? Чей она орган? То-то. Между прочим, Николай Иванович… ведь вы его знаете?
И г о ш е в. Ну как же, вчера втык от него получил.
Ю р а. Так вот, Николай Иванович о вашем сыне сказал: «Виктор Игошев — это явление».