Пьесы

Бабетта распахивает окно. Звук сирены приближается — воющий, пронизывающий до мозга костей, — потом удаляется, промчавшись мимо.

Бабетта. Хорошо хоть не у нас.

Бабетта. Интересно, где это?

Айзенринг. Откуда фён дует.

Бидерман. Хорошо хоть не у нас.

Айзенринг. Мы обычно всегда так делаем. Отвлекаем пожарную команду в какой-нибудь нищий квартал на окраине города, а потом, когда начинается по-настоящему, им уже назад не проехать.

Бидерман. Нет, господа, давайте без шуток…

Шмиц. Но мы правда так делаем, без всяких шуток.

Бидерман. Кончили, кончили, я прошу вас. Все хорошо в меру. Вы видите жена побледнела как полотно.

Бабeтта. А сам?!

Бидерман. И вообще сирена есть сирена, ничего в этом смешного нет, господа; где-то забава кончается, где-то горит — не станут же наши пожарники просто так выезжать.

Айзенринг (смотрит на часы). Нам нужно идти.

Бидepман. Сейчас?

Айзенринг. Да, к сожалению.

Шмиц.

«Вот охотник разозлится…».

Снова взвывает сирена.

Бидерман. Сделай кофе, Бабетта!

Бабетта выходит.

А вы. Анна, что уставились?

Анна выходит.

Между нами, господа: хватит так хватит. У жены больное сердце. Давайте прекратим эти шутки с поджогами.

Шмиц. Но мы же не шутим, господин Бидерман.

Айзeнринг. Мы поджигатели.

Бидерман. Нет-нет, господа, теперь я говорю совершенно серьезно…

Шмиц. И мы совершенно серьезно.

Айзенринг. Совершенно серьезно.

Шмиц. Почему вы нам не верите?

Айзенринг. Ваш дом очень удобно расположен, господин Бидерман, вы сами понимаете; пять таких очагов пожара вокруг газометров, которые, к сожалению, находятся под охраной, да еще если хороший фён…

Бидерман. Это неправда.

Шмиц. Господин Бидерман! Уж если вы считаете нас поджигателями, почему бы нам не поговорить в открытую?

Бидерман (съеживается, как побитая собака). Да я же не считаю вас поджигателями, господа, это неправда, вы ко мне несправедливы, я не считаю вас поджигателями.

Айзенринг. Давайте по-честному!

Бидерман. Нет, нет и нет!

Шмиц. Так кем же вы нас считаете?

Бидeрман. Своими… друзьями…

Они хлопают его по плечу и направляются к двери.

Куда же вы?

Айзенринг. Пора.

Бидeрман. Я клянусь вам, господа, бог свидетель!

Айзeнринг. Бог свидетель!

Бидeрмaн. Да! (Медленно поднимает палец в знак клятвы.)

Шмиц. Вилли-то в бога не верит, господин Бидерман, так же как и вы, клянитесь не клянитесь.

Продолжают идти к двери.

Бидерман. Ну что мне сделать, чтобы вы поверили? (Преграждает им путь.)

Айзенринг. Дайте нам спичечку.

Бидерман. Что… дать?

Айзенринг. У нас кончились.

Бидерман. Дать вам…

Айзенринг. Да. Если вы не считаете нас поджигателями.

Бидерман. Спичечку?

Шмиц. Он хочет сказать — в знак вашего доверия к нам.

Бидерман опускает руку в карман.

Айзенринг. Сомневается. Видишь? Сомневается.

Бидерман. Тише! Только не при жене…

Бабетта возвращается.

Бабетта. Сейчас будет кофе.

Пауза.

Вы уже собрались идти?

Бидерман. Да, друзья мои, как ни жаль, но… Главное, что вы почувствовали… Я не хочу иного говорить, друзья мои, но почему нам, собственно говоря, не называть друг друга на «ты»?

Бабетта. Гм…

Бидерман. Я предлагаю выпить на брудершафт! (Берет бутылку и штопор.)

Айзeнринг. Ах, скажите вашему милому супругу, что ни к чему из-за этого начинать бутылку, уже не имеет смысла.

Бидерман (откупоривает). Для вас мне ничего не жалко, друзья мои, ничего не жалко, и если у вас есть еще какое-нибудь желание… (Поспешно наполняет бокалы и раздает.) Чокнемся, друзья!

Чокаются.

Готлиб. (Целует Шмица в щеку.)

Шмиц. Зепп.

Бидeрман. Готлиб. (Целует Айзенринга в щеку.)

Айзeнринг. Вилли.

Пьют стоя.

Бидерман. И все-таки, Готлиб, нам пора.

Шмиц. К сожалению.

Айзенринг. Мадам…

Опять вой сирен.

Бабетта. Ах, это был такой милый вечер!

Слышен бой колокола.

Айзенринг. Еще только одно, Готлиб…

Бидерман. Что еще?

Айзенринг. Ну ты знаешь.

Бидерман. Если у вас есть какое-нибудь желание…

Айзенринг. Спичечки.

Входит Анна с кофе.

Бабетта. Анна, что случилось?

Анна. Кофе.

Бабетта. Вы же не в себе!

Анна. За домом… ах, фрау Бидерман, небо — если глядеть из кухни, все небо горит…

Отсветы пожара уже заполняют комнату, когда Шмиц и Айзенринг с поклоном выходят.

Бидерман (бледен и недвижим). К счастью, это не у нас… К счастью, это не у нас… К счастью…

Входит доктор философии.

Что вам угодно?

Доктор. Я не могу больше молчать. (Вынимает из кармана жилета лист бумаги и начинает читать.) «Я, нижеподписавшийся, будучи глубоко потрясен происходящими событиями, которые, как мне представляется, и с нашей точки зрения не могут быть квалифицированы иначе как преступление, делаю следующее заявление для всей общественности…».

Вой сирен становится все громче. Доктор продолжает читать подробное заявление, но понять уже ни слова невозможно: мешает лай собак, звон колоколов, крики, вой сирен вдали, треск пламени вблизи.

(Подходит к Бидерману и вручает ему заявление.) Я отмежевался.

Бидерман. Ну и что?

Доктор. Я все сказал. (Снимает очки и прячет в футляр.) Видите ли, господин Бидерман, я был идеалистом, я вполне искренне мечтал исправить мир, я знал все, что они там делали на чердаке, все, не знал только одного: они это делали просто из удовольствия!

Бидерман. Господин доктор…