Пьесы

Отворяется дверь, и в освещенном проеме показывается Элиза — в роскошном вечернем туалете, в манто, в брильянтах, с цветами и веером в руках и при всех прочих аксессуарах. Она подходит к камину и зажигает лампу. Видно, что она очень утомлена; темные волосы и глаза резко оттеняют бледность лица, выражение почти трагическое. Она снимает манто, кладет на рояль веер и цветы, садится на скамью и печально молчит. Входит Хиггинс во фраке, пальто и цилиндре; под мышкой у него домашняя куртка, которую он захватил внизу. Он снимает цилиндр и пальто, бросает то и другое на журнальный столик, бесцеремонно стаскивает фрак, надевает домашнюю куртку и устало разваливается в кресле у камина. Входит Пикеринг в столь же парадном облачении. Он тоже снимает пальто и цилиндр и уже собирается отправить их вслед за пожитками Хиггинса, но в последнее мгновение спохватывается.

Пикеринг. Попадет нам завтра от миссис Пирс, если мы бросим все вещи тут.

Хиггинс. Ну, откройте дверь и спустите их по перилам в холл. Утром она их найдет и повесит на место. Она подумает, что мы пришли домой пьяные.

Пикеринг. А есть немножко. Что, писем не было?

Хиггинс. Я не смотрел.

Пикеринг берет цилиндр и пальто и идет вниз.

(Вперемежку с зевками, принимается мурлыкать арию из «La fanciulla del Golden West»^{61}. Вдруг он обрывает пение и восклицает.) Хотел бы я знать, черт подери, где мои туфли?

Элиза мрачно смотрит на него, потом порывисто встает и выходит из комнаты. Хиггинс зевает и снова затягивает свою арию. Возвращается Пикеринг с пачкой писем в руках.

Пикеринг. Только проспекты и вам какой-то billet-doux с графской короной. (Бросает проспекты в топку и становится у камина, прислонясь спиной к каминной полке.)

Хиггинс(взглянув на billet-doux). Кредитор. (Швыряет письмо туда же.)

Элиза возвращается, держа в руках пару больших стоптанных туфель. Она ставит их на коврик перед Хиггинсом и садится на прежнее место, не проронив ни слова.

(Зевая снова.) Господи! Что за вечер! Что за публика! Что за балаган! (Поднимает ногу, чтобы расшнуровать ботинок, и замечает туфли. Забыв про ботинок, смотрит на них так, как будто они появились тут сами по себе.) А! Вот они, туфли.

Пикеринг(потягиваясь). Сказать по правде, я все-таки устал. Пикник, званый обед, а потом еще опера! Что-то уж слишком много удовольствий сразу. Но пари вы выиграли, Хиггинс: Элиза справилась с ролью, и как еще справилась!

Хиггинс(с жаром). Слава богу, что все уже кончено!

Элиза вздрагивает, но они не обращают на нее внимания. Она, овладев собой, снова сидит неподвижно, как каменная.

Пикеринг. Вы волновались на приеме? Я волновался. А Элиза, по-моему, ничуть.

Хиггинс. Элиза? Даже и не думала. Да я и знал, что все сойдет хорошо. Просто переутомился за все эти месяцы, вот оно теперь и сказалось. Первое время, пока мы занимались только фонетикой, это было интересно, но потом мне до смерти надоело. Если б не пари, я бы уже давно послал все это к черту. Глупая, в общем, была затея; все оказалось гораздо скучнее, чем мы думали.

Пикеринг. Ну, что вы! На приеме было много острых моментов. У меня даже сердце замирало.