Пьесы

С т е л л а. Какую же разгадку вы ищете в моих картинах?

С а в и н с к и й (не сразу). Разгадать хочется многое. Хотя палитра художника — шифр сложный.

С т е л л а. Значит, из всех картин вам запомнились две?

С а в и н с к и й. Запомнилось гораздо больше. (Подумав.) Но в «Геолога» вложено много души. В его позе, взгляде, повороте головы чувствуется большая эмоциональная сила. А какая одухотворенность в улыбке! Мне кажется, подобные полотна пишутся на высоком взлете.

С т е л л а. Ваша проницательность настораживает. (После паузы.) А на каком взлете написана «Женщина»?

С а в и н с к и й. Эта картина другого плана. Я боюсь дать ей ложное толкование. Но если женщина-художник говорит другой женщине, что она уже не так молода и не так красива, какой пытается увидеть себя в зеркале, то…

С т е л л а (нервно). То женщина-художник находится в экстазе ревности? (Оглядывается на дверь кухни, прислушивается.) Извините. Кажется, Мишутка скулит. (Быстро уходит.)

С а в и н с к и й. Почему здесь все так знакомо? (Снимает со стены гитару, пробует струны, тихонько напевает.)

Соколовский хор у Яра
Был когда-то знаменит,
Соколовская гитара
До сих пор в ушах звенит…

С т е л л а (внося пирог). А у вас хороший голос. (Водворив пирог в центре стола.) Как там у Есенина: «Гитара милая, звени, звени!»

С а в и н с к и й. Вы любите Есенина?

С т е л л а (накрывая на стол). Степанушка заразил.

С а в и н с к и й (указывая на рояль). А на сем инструменте кто из вас солирует?

С т е л л а. Все понемножку. Я на клавиатуре каждое утро разминаю пальцы. Папа так обычно делал. И еще он любил отдыхать за роялем. Кто-то из критиков писал: живопись Полежаева музыкальна.

С а в и н с к и й (радостно). Вспомнил! (Еще раз окидывает взглядом комнату.) Все точно. И лестница такая же. И мастерская. Несколько лет назад я был в загородном доме-музее академика Полежаева. Там в одной из комнат есть и ваши ранние работы…

С т е л л а (поспешно). Были. Я давным-давно их уничтожила. (Отошла от стола, окинула его взглядом, со вздохом.) Многие из нас в те годы увлекались всякого рода «измами». Мне льстило, когда кое-кто из критиков говорил: дочь убежденного реалиста ищет свой собственный путь. (Глядя Савинскому в глаза, с вызовом.) И, видимо, я зашла бы далеко по «собственному» пути, не повстречайся мне однажды Степанушка.

С а в и н с к и й (заинтересованно). Который уже раз мы упираемся в исходную точку: Степанушка.

С т е л л а (подойдя к роялю, открывает крышку). Хотите, я что-нибудь сыграю? Хотя бы вот это. (Наигрывает романс Глинки, тихо поет, сознательно перевирая слова.)

Я помню страшное мгновенье,
Передо мной явился ты…

(Взволнованно.) Видимо, у Пушкина и у Глинки тоже были свои исходные точки. И вот вам результат — бессмертное творение. (Снова наигрывает мелодию романса, неожиданно гасит звуки.) Скажите, Егор Александрович, а вы когда-нибудь любили? Сильно, страстно, до самозабвения!

С а в и н с к и й (застигнутый врасплох, неуверенно). В мои годы, естественно, каждый человек…

С т е л л а (с озорством девчонки). И вовсе не каждый! Вот вы, к примеру, не любили. Не отпирайтесь. Всяк, кто любит или любил, должен отвечать однозначно! Так отвечайте же?

С а в и н с к и й (смущаясь). В том высоком смысле, какой вы придаете этому слову, — нет, не любил.

С т е л л а (с грустью). Откуда же у вас берутся силы? Вы так неистово защищаете красоту. И вдруг… (Пристально вглядываясь в Савинского.) Тогда я расскажу вам о нашей исходной точке. Вы не против?

С а в и н с к и й. Буду признателен. (Облокотившись на крышку рояля, приготовился слушать.)