Пьесы

Скрыпченко молчит. Молчу и я. И все молчат, садя за столом, каждый думает о своем. Вот о чем они думают:

А н н а. Ну вот опять за этим столом моя семья. Правда, уже много других, многих нет, но все равно хорошо. И ребенок в колыбельке, и Сонька, и Вася живые домой вернулись, и дети выросли, и друзья у них, и любовь… Кончилась она, проклятая война, и опять счастье-радость будет в нашем доме.

С о н я. Только бы не пришел Изумруд. Ну хоть завтра, ну хоть позднее, вечером, тогда я успею подготовить Васю и Симке скажу… А то вдруг так заявится… Вот Василий, он такой нервный, неспокойный стал. Еще сорвется… Только бы он не пришел пока…

С и м о ч к а. Почему они так плохо относятся к Хусаину? Просто свинство, как они к нему относятся. Каждым словом дают понять, что он не стоит меня, что он тут чужой… Да он лучше их всех. А ведь у нас ребенок, мы любим друг друга… Ах, глупые люди.

С е р г е й. Чего это отец так смотрит на Юльку? Вот-вот выгонит ее. Тогда и я уйду. Не буду с ними… Если выбирать придется, выберу Юльку… Дороже ее нет для меня никого…

Х у с а и н. Ну это ведь тоже не выход из положения уехать на Север. Ну, уеду, возьму Симочку, возьму Лизку… А потом что? Чернорабочим? В двадцать четыре года без образования, без специальности… Ни в какой вуз не примут, нет ведь даже среднего образования. В школу поступать стыдно, с мальчишками за одной партой сидеть. А жить на что? Вот они и косятся. Особенно Василий Иванович. Не о таком муже для своей дочери он мечтал…

Ю л я. Ой, что будет — не знаю. Когда война шла — надежда была. Вот кончилась, а я маляр, сын в яслях, муж убит, есть человек, да уж очень он для меня хорош, слишком хорош и слишком молод. Отец его как сыч насупился, мать на меня глаз не поднимает, только бабка одна… Да что бабка, что она значит… Для нее я беспризорница, детдомовская, без рода, без племени… Вот сидим мы, смеемся, куда-то на бал собираемся, а душа у меня рвется к тебе, Андрюшка…

Я. Какие они все милые люди, спокойные, славные… Только немного… Как бы это сказать… Задумчивые, отсутствующие. Каждый думает о чем-то своем, и нельзя сказать, что все у них ясно, определенно. Да ведь год-то какой! Но, во всяком случае, мне хорошо с ними, очень хорошо, каждому из них я бы хотел сделать что-нибудь хорошее, приятное, нужное. А что — я и сам не знаю… Да и смогу ли…

С к р ы п ч е н к о. Сидят, насупились, каждый о своем… Эх, не узнаю этот дом, не тот он стал. Был веселый, откровенный, родной. А стал чужой… Что-то с людьми происходит, не слушают, все по-своему хотят. И Сережа, и эта девка. Ведь у него вся жизнь впереди, а он такой хомут на себя надеть хочет. И этот татарин, мрачный как черт. Что у него на уме, неизвестно. Забьет он Симку, изведет. А она на него как влюбленная смотрит. Посмотрела бы на него моими глазами, увидела бы. И этот дурак, писатель, привел я его сюда в дом, чтоб он объяснил им, кто я такой, поднял бы мой авторитет. А он молчит как пень. Неохота мне в их жизни впутываться, да ведь должен же кто-то над ними старшим быть, объяснить, присоветовать… (Громко.) Ну что вы все молчите, други? Или сказать нечего? (Вынимает из кармана кожанки, бутылку.) Спирт. Чистый, неразведенный. Сегодня ведь большой день у нас, товарищи. Или позабыли? Двадцать лет назад за этим столом поздравляли мы Анну Николаевну с днем рождения. День в день. Соня, подай бокалы и налей в графин холодной воды. Мы нальем, и разбавим, и выпьем в честь именинницы.

Соня приносит графин чистой воды, рюмки, Скрыпченко разбавляет спирт водой, всем наливает.

А н н а. А я уж и забыла.

С к р ы п ч е н к о. Зато мы помним! И будем помнить, пока живем на этом свете. Анна Николаевна! Вы душа, вы смысл этого дома. Многие лета вам. (Запевает.) «Как цветок душистый аромат разносит, так бокал игристый выпить Анну Николаевну просит. Выпьем мы за Анну, Анну дорогую, свет еще не видел милую такую!»

Все ему подпевают.

А н н а (кланяется). Всем вам спасибо.

С к р ы п ч е н к о (неожиданно). А теперь, когда с этим вопросом выяснили, разберемся с нашими делами. Куда это вы все собрались? В Клуб летчиков? На бал? Генерал авиации четыре билета дал? А не лучше ли вам посидеть этот вечер дома, вот с гостем, с Анной Николаевной, со мной, с ребенком? Посидеть, поговорить о своих делах, о том, что было, что будет, что сердце успокоит? Ведь вот осень уже, кончилась война, началось мирное дело. Как жить будем? А то все молчком, тишком, шажком. Друг с другом не говорим, не советуемся, все чего-то задумываем, а чего? Вот с тебя, Хусаин, и начнем.

С и м о ч к а. Что тебе нужно от Хусаина?