Пьесы

Б е р м а н (глядя на Грушевского и Панычука, делает шаг вперед, чуть слышно). Есть!

Орлов смотрит на Грушевского и Панычука.

Пауза.

Панычук молча делает шаг вперед.

О р л о в. Что это значит?

П а н ы ч у к. Разрешите мне… остаться с вами, товарищ старший лейтенант! Я холостой, а у Грушевского — вы же знаете его положение! Пусть наверх пойдет он.

Г р у ш е в с к и й. Паша!

П а н ы ч у к (удерживая Грушевского). Молчи! Молчи, Саша!

О р л о в. Молодец, Панычук! (Грушевскому.) Торпедист Грушевский!

Г р у ш е в с к и й (на секунду закрыл глаза, вздрогнул от оклика командира, шепотом). Есть!

К у р а к и н. Браво, Паша! Браво!

О р л о в. Готовьтесь, товарищи! А мы пока напишем несколько слов.

Четверо уходящих наверх раздеваются, снимают обувь. Панычук подходит к Куракину. Кок берет его руку. Панычук тихо гладит светлые вьющиеся волосы Куракина, но искоса поглядывает на Грушевского. Тот ловит его взгляд.

Г р у ш е в с к и й. Паша! Дорогой!

П а н ы ч у к. Ты только, Саша, не волнуйся… Дыши глубоко… И поднимайся спокойно, как на ученье, и…

О р л о в. Вот мое письмо, Фома Петрович! Я завернул его в целлофан, чтобы не промокло…

Г р и г о р ь е в. Кому прикажете его передать?

О р л о в. А там на конверте написано! (Тихо.) Отдайте его только в том случае, если мы не увидимся. Тогда скажите ей, что я любил только ее и думал только о ней!

Г р и г о р ь е в. Будет исполнено в точности… (Голос его дрогнул.) Лучше мне умереть, чем выполнить такое поручение.

О р л о в. Ладно! Ладно!

Григорьев прячет письмо за пазуху и становится в строй. Пауза.

Передайте там, наверху, что вы все вели себя так, как полагалось советским морякам! Запись о нашем пребывании я вел в этой тетрадке. Как только выберетесь на поверхность, сделайте все, чтобы быстрее помочь нам. А мы будем держаться… Держаться, сколько хватит сил! Вот… (Забылся на мгновение.)

П а н ы ч у к (шепчет Грушевскому). И если нам не придется свидеться, вспоминай иногда с Надей и сыном обо мне… о нас!..

Г р у ш е в с к и й. Паша, я…

О р л о в. Найдите причину аварии и… служите, как служили до сих пор! Да здравствует Родина, товарищи! Ура!

И все трижды, чуть слышно, кричат «ура».

А теперь давайте прощаться…

Орлов первым подходит к Григорьеву и целуется с ним. Долго держат они друг друга в объятиях. Затем быстро жмет руки Джибели, Грушевскому и Берману.

К у р а к и н (стоящему рядом с ним Панычуку). Может, хочешь шоколаду, Паша? У меня там есть…

Панычук целуется со старшиной, Берманом, Джибели и Грушевским. В это же время Джибели, Григорьев и Берман прощаются с Куракиным.

Г р и г о р ь е в. До свидания, Куракин… Держись, браток… Прости, если чем обидел…

К у р а к и н. Что вы, Фома Петрович!..

Д ж и б е л и. До свидания, дорогой Сережа…

К у р а к и н. Если будешь в Москве, Вахтанг, зайди в ресторан «Аврора», спроси на кухне старшего повара Петра Петровича, скажи, что Сергей Куракин… его ученик… в общем, парень — ничего!

Д ж и б е л и. Мне кажется, дорогой Сережа, что ты ему… сам это рассказывать будешь! (Орлову.) Товарищ старший лейтенант! Разрешите дать Куракину воздуху из моей маски, мне — хватит!

Г р и г о р ь е в (Орлову). Дыхните вволю, Григорий Александрович… Прошу вас, дыхните как следует!

Грушевский и Берман подносят свои маски Панычуку, и все трое, остающиеся в отсеке, молча глотают кислород. Первым от маски Григорьева отрывается Орлов.

О р л о в. По местам!

Четверо уходящих становятся у крышек торпедных аппаратов. Григорьев — первым.

Приготовиться!

И вдруг в стену отсека из моря раздается отчетливый стук. Все замирают. Кто-то молотком выбивает по азбуке Морзе.

Б е р м а н (кричит). Водолазы!