Пьесы

Милица (поясняет, обращаясь к публике): "Брат" – это слово Божества! Как мы не умеем поминать сколько много оно накладывает на нас!

Наконец доходит и до мужей.

Николай Николаевич(с громким раскатистым хохотом "старого солдата"): Ну ты, брат, задал нам перцу! Дай-ка я тебя…

Обнимает Распутина и смачно целует его три раза.

(брату) Петр, давай. Не мандражируй!

Петр Николаевич обнимает Распутина и с легкой гримасой брезгливости осторожно касается своей щекой его щеки.

Николай Николаевич(подбадривает): Давай, давай! Не отравишься…

Единственный, кто не принял такого объяснения – Феофан. Он явно смущен – переминается с ноги на ногу, треплет бороду, в сторону Распутина старается не смотреть. Феофан мучительно ищет удобоваримое объяснение увиденному. В итоге, опустив глаза и заикаясь, говорит то, во что сам не верит.

Феофан: Из святоотеческой письменности известны случаи, да… Бывало, что поведение подвижников высокой духовной жизни смущало неподготовленных людей… Но это было для их же пользы… их же пользы…

Неуверенно благословляет собрание, неловко кланяется и, не прощаясь, уходит. На него никто не обращает внимания. Все возбуждены и взволнованы происшедшим. Петр Николаевич, успешно пройдя "экзекуцию", расслабился, сел на стул нога на ногу, извлек и изящного портсигара папиросу и принялся стучать мундштуком по коробке. В качестве моральной компенсации за пережитое он решил затеять полемику с Распутиным, в которой рассчитывает легко победить.

Петр Николаевич(Распутину): Ну а как быть со словом "раб"? Говорят же "раб Божий". Получается, православных следует прижигать калёным железом и в цепях отправлять на галеры (прыскает).

Распутин: Тут штука не в том, что "раб". Тут главно дело – "Божий".

Берет стул. Усаживается напротив оппонента.

Вот ты, милай, небось, мнишь, что сам себе господин?

Петр Николаевич(с вызовом): Отчего же, я закон о престолонаследии вполне признаю и первенство племянника своего Николая Александровича отнюдь не оспариваю. В каком-то смысле, я, (мнется) как и все подданные Российской империи, его, Николая Александровича, если хотите (мнется)… Да, "раб".

Николай Николаевич заерзал на своем месте – вроде как, засобирался вставить свое веское слово в заявление брата, но в последний момент передумал.

Распутин(насмешливо): Да нет, милай. Господ у тебя – что грязи в распутицу. И кажный власть над тобой имеет поболе племянниковой. Вот хоть папироска энта (кивает на папиросу в руке великого князя).

Петр перестает стучать мундштуком по портсигару и нервно крутит папиросу в пальцах, будто силится разглядеть – где в ней затаился его господин.

Ответь: ты папироске нужон? Сунь ее в коробку к остальным. Возопиёт папироска: мол, "достань меня, мой господин, житья мне без тебя нету"? А вот ты (тычет ему в грудь пальцем) без папироски не проживешь. Отобрать у тебя эти – в табачную лавку побежишь новые купишь. Вот ты и получаешься – раб папироски. И таких господ у тебя… (машет рукой) И энти бумажки цветовидные (кивает на поднос с деньгами). И поспать после обеда. И кажное блюдо в этом обеде. И где тебе стоять при параде – рядом с племяшем аль на задворках.

При упоминании парада Николай Николаевич снова заерзал на своем месте, явно приняв этот пример на свой счет.

Ко всему сердцем прикипел. Всему "раб".