Пьесы

Подруга. Я почему-то вдруг так взволновалась, когда он позвонил. Мне показалось, вот откроется дверь… и войдет… Мать. Капитан.

Подруга засмеялась и мать тоже.

Поздравляю тебя.

Подруга испуганно глядит на Мать.

Дождались… Он пришел…

Подруга. Что ты мелешь?!

Мать. Ну-ну, ты уже все поняла. Ты его сразу узнала, да? Хотя он очень долго плавал: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…» Но он к нам вернулся! И на берегу его ждали две Ассоли, две романтические, прокуренные Ассоли средних лет. (Засмеявшись.) Ну, давай хором: «По морям, по волнам…» (Кричит.) Галя! Галя! Ты будешь есть?

Она (глотая слезы). Да!

Подруга. Это правда? (Вскочила.) Куда он уехал?!

Мать. Он? (Вяло.) Туда… Куда все они уехали: кот, который ходил на задних лапах, прекрасная Эрика… это идиотская страна… где живет (громко ) моя бедная дочь… (Выкрикнула.) Моя бедная и любимая дочь, которую ждет ужин в кухне на холодильнике! (Пронзительно.) Только, пожалуйста, не ешь стоя!..

Общее затемнение.

На следующий день. Почти все комнаты «квартиры» пусты, все на работе. Только Он — в своей комнате и в кухне — Маленький джазист.

Маленький джазист (вынимает письмо и читает вслух, точнее, видимо, перечитывает, судя по легкости, с которой он читает. Он будто будоражит себя, доводя до бешеной ярости). «Вы мне надоели вашими постоянными преследованиями. Вы требуете правды! Пожалуйста! Вы — точно такой же буржуа, как те, кого вы презираете. Просто сейчас — вы молодой буржуа, а потом станете осмотрительным и старым. Для меня буржуа отличается: первое — дефектом зрения. Он видит только то, что видят все, то есть он творчески бездарен. Второе — несвободой — страхом перемен и постоянной трусостью, маскируемой разными высокими словами и понятиями. И полной невозможностью осуществить свои мечты и страсти, если для этого требуется преступить норму. Он способен лишь на трусливое подглядывание… Я могла бы все это аргументировать разбором ваших писем, но мне скучно… Что же касается до дефекта вашего зрения, вы сможете легко в этом убедиться, прочтя вырезку из вашего любимого журнала «Наука и жизнь» номер семь за тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, статья называлась «Охотничьи собаки». Пари: вы читали эту статью и ничего не заметили!.. И в то время как вы кропали сентиментальные стихи, перед вашим носом лежал прелестнейший текст. Клянусь, можно — не изменяя ни строчки — положить всю статью на музыку, и получится блестящая рок-опера! Итак, посылаю вам начало этой статьи. Статья называется «Охотничьи собаки». Рок-оперу по этой статье следует назвать «О женщинах». Итак… Текст: «Если человек имел собаку, он будет помнить ее всю жизнь. Вспоминая ее, человек вспоминает себя, возвышенного этим покровительством к существу, ничего не требующему и лишь глубоко озабоченному тем, чтобы хозяин не бросил его. Не перестал являть божескую милость… Но быть Богом не просто, даже таким небольшим, каким следует быть человеку в отношениях с собакой. Есть люди, которые, заводя пса из-за моды, ничего не находят в этом союзе. Однако человек, однажды испытавший отнесенное к себе чувство привязанности, потом всегда о нем тоскует. Помните, тоску по собаке может заглушить только другая собака» и т. д. Здорово, да? И помните (когда вы захотите переслать мне свои очередные сентиментальные песни о любви!) — любви нет! Есть только превращение личности в покорную собаку. И все! Подпись: Каштанка, спаниель.

Маленький джазист замолкает, потому что в кухню входят двое других юнцов. Он глядит на часы, молча кивая. И тогда все они уходят — втроем. И тут же звонок в его квартиру. Он открывает дверь, и молча входит Она.

Он. Дать воды?

Она отрицательно качает головой. Молчание.

А почему «Наташа»?

Она. А мне всегда нравилось это имя.

Он. А если бы я послал тебе письмо?

Она. Я всегда сама вынимаю газеты из ящика.

Он. А как тебя зовут по правде?

Она. Сначала меня звали «я», потом «я» — умерло. Теперь меня зовут Каштанкой. Надеюсь, и она скоро подохнет.

Он. Я плакал, когда читал твое письмо.

Она. Я плакала, когда я его писала.

Он. Но зачем? Зачем?