МАРТИН. Да, конечно, ты все всегда успеваешь, знаю. Мне страшно повезло, что ты у меня есть, иначе все было бы по-другому. Все они до сих пор не ушли только из-за тебя.
ЭЛИН. Ну вот и все.
МАРТИН. Что будешь делать теперь?
ЭЛИН. Положу салфетки в сервировочный шкафчик, спущусь в подвал и разберу вчерашние скатерти.
МАРТИН. Неужели надеть больше нечего?
ЭЛИН. Ты сам собирался его надеть?
МАРТИН. Тебе нечем заняться?
Пауза.
Голубей покормил?
ДАВИД. Им пора худеть, а то слишком много гадят.
МАРТИН. Ты заправил кровать?
ДАВИД
Сверху доносится музыка. ГЕОРГ в своей комнате, играет «Line for Lyons» Джерри Маллигена, он подыгрывает на тенор-саксофоне, который звучит чуть громче других инструментов. ДАВИД слушает с видимым удовольствием.
МАРТИН. Начинается… Ну сколько можно. Опять это ужасное завывание. Нет моих сил.
ДАВИД. Тихо.
МАРТИН. Есть в этом доме хоть одно место, где можно побыть в тишине?
ДАВИД. Ну почему нельзя помолчать! Будь добр, иди к себе в кабинет и займись реквизицией… реквизируй прямые проборы!
Музыка продолжается. МАРТИН выдыхает сигаретный дым в лицо ДАВИДУ, пренебрежительный издевательский жест.
МАРТИН
ДАВИД. Купи мне граммофон.
МАРТИН. Граммофон?
ДАВИД. Ну да, граммофон.
МАРТИН. Зачем он тебе? У тебя ведь уже есть.
ДАВИД. Виниловые пластинки на нем не проигрываются, только граммофонные.
МАРТИН. Тебе вполне достаточно.
ДАВИД. Это тебе так кажется. Его можно слушать только по ночам. И то вы не разрешаете.
МАРТИН. Не пойти ли тебе в свою комнату, чтобы заняться там чем-нибудь интересным? Чем угодно. А может быть, покатаешься на велосипеде?
ДАВИД. Зачем? Мне и так хорошо. Хочешь отделаться от меня?
МАРТИН. Отделаться?
ДАВИД. Что вы все время меня преследуете, как ФБР, — ты, мама и этот Эдгар Гувер?
МАРТИН. Почему сразу «отделаться»? Сиди на здоровье, раз хочется.
ДАВИД. Спасибо.
МАРТИН. И что же тебе известно о ФБР?
ДАВИД. Да уж побольше, чем тебе.
ЭЛИН
ДАВИД. Признайтесь, что у Толстяка есть все что угодно, так было всегда. Железная дорога, саксофон, настольный хоккей, своя комната. А теперь он вообще бороду отрастил… Стоит ему о чем-нибудь заикнуться, как это тотчас у него появляется. А что есть у меня? Пыльный «Люксор» с кучей шеллачных пластинок, которые больше не продаются. Приходится до дыр затирать мои старые любимые песни.
ЭЛИН. Давид, он ведь работает.
ДАВИД. Да с чего вы взяли, черт побери!
МАРТИН. Ты все время ругаешься… Чему вас только в гимназии учат.
ДАВИД. Так чего вам еще не хватало? Прекрасный ребенок, который начал работать еще в колыбели! Какого черта вы
МАРТИН
ЭЛИН кашляет.
Как ты себя чувствуешь? Ты куда?
ЭЛИН. Пойду в подвал, разберу грязные скатерти, посмотрю, какие из них еще можно заштопать, так, чтобы это было незаметно. Можно их пополам разрезать, будет вполне опрятно.
МАРТИН. Господи… с ума сойти.
ДАВИД. Мы тебя навестим, как обычно.
МАРТИН
ДАВИД. Сказать тебе? Хочешь, скажу? Да? Знаешь, как тебя называют официантки? Долина вздохов. Пристав теней. Унесенные ветром. Отныне и вовек. Жажда.
МАРТИН. Вот как.
ДАВИД. Правда, мам?
МАРТИН. Ты не мог бы сходить за сигаретами?
ДАВИД. А что мне за это будет?
МАРТИН. Тебе будет хорошая оплеуха, если ты сейчас же не сменишь свой наглый тон.
ДАВИД. Я попробую.
МАРТИН. Ты в своем уме? Видела бы тебя сейчас твоя мать.
ДАВИД. Это моя мать, а не твоя.
МАРТИН. О господи, за что мне такое.
ДАВИД. Ладно, пятерка.
МАРТИН. За то, чтобы пройти триста метров до киоска? Ты же туда бегаешь по сто раз на дню. Я тебе сегодня уже полтинник дал.
ДАВИД. Как хочешь. Тогда иди сам.
МАРТИН. Если бы я так разговаривал со своим отцом… даже не представляю, что бы он сделал. Он бы меня до полусмерти избил.
ДАВИД. Договорились, две кроны. Тебе какие купить?
МАРТИН. Сам знаешь. Я курю только «Риц». Пачку длинного «Рица».