Пьесы

ПЕТРОВ. Как у тебя жарко, голубушка Анета, мне лицо словно огнем опалило...

И откинулся на спинку креслица, голова свесилась набок. Тут же вошла Дуня с подносом, на котором стоял кувшин оршада и стаканы.

ДУНЯ. Ахти мне, сознания лишился...

АНЕТА. Господи Боже мой, да что ж это за напасть?! Дура Лизка, заварила кашу, мне расхлебывать!

Хлопая по щекам, она пыталась привести гостя в чувство.

ДУНЯ. Ох, барыня, это поветрие такое гуляет! У соседей, у Шварцев, ребеночек так-то за сутки сгорел. Да не жмитесь вы к нему! Неровен час, подцепите заразу!

АНЕТА. Так то — ребеночек...

Вняв гласу рассудка, она отошла. И обе, хозяйка и горничная, от страха прижавшись друг к дружке, издали смотрели на полковника Петрова, уже не зная, что предпринять.

ПЕТРОВ. Аксюша...

ДУНЯ. Что это он?

АНЕТА. Жену зовет... Дуня, как же нам с ним быть?

ДУНЯ. Погодите, барыня, настой сделаю, напоим. Придет в себя, по лестнице сведем, извозчика кликнем и домой отправим. Больно он вам тут нужен! А извозчику скажем — напился барин в стельку, чтобы не испугался.

АНЕТА. Не может же быть, чтобы он умер! Не может быть, Господи, не может этого быть! Дура Лизка, нашла время проказы затевать!

ДУНЯ. Вон у Шварцев ребеночек помер. Шварцша все думала — травками отпоит, и за доктором не послала.

АНЕТА. Поди, поди! Завари наконец травки! Салфетки намочи!

Дуня выскочила, тут же вернулась, сунула хозяйке мокрые салфетки и исчезла. Анета осторожно подошла к полковнику Петрову и положила ему салфетку на лоб.

ПЕТРОВ. Аксюша... Аксюша! Да где же ты? Свет мой, Аксюшенька...

АНЕТА. Да, да, миленький, да, жизненочек, я тут...

Он ловил руку жены — и Анета дала ему свои пальцы.

Вошла Дуня с чашкой.

ДУНЯ. Придержите его, барыня, я поить буду.

Пить он не пожелал — только понапрасну залили горячим настоем камзол и кружевце на груди.

АНЕТА. Как же быть-то, Дунюшка? Он весь горит!

ДУНЯ. За доктором бежать?

Они переглянулись.

АНЕТА. Да коли узнают, что у меня тут государынин певчий едва не преставился, коли начальству донесут? Я же и выйду кругом виновата!

ДУНЯ. Домой его нужно свезти — вот что! Пусть уж там... коли так... Или за доктором бежать?

АНЕТА. Что же это за хворь такая?! Господи Иисусе, спаси и сохрани!

Она повернулась к образам и перекрестилась.

ДУНЯ. Воля ваша, а я за доктором побегу! Ну как и впрямь помрет он тут у вас — всю жизнь, барыня, расхлебывать будете — не расхлебаете!

АНЕТА. Нет, нет, погоди...

И точно — открыл глаза Андрей Федорович и посмотрел вполне осмысленно.

ПЕТРОВ. Где я?..

АНЕТА. У меня, Анета я, Кожухова, танцовщица императорских театров!

ПЕТРОВ. А-а... Ты?..

АНЕТА. Ну да, я, ты, сударь, ко мне в гости зашел и тебе дурно сделалось. Сейчас Дуня доктора приведет, у нас по соседству немец живет, он тебя посмотрит...

Андрей Федорович прошептал невнятное и, видя, что его не поняли, повторил. Анета с Дуней наклонились и расслышали отдельные звуки.

АНЕТА. В силе? В какой силе?..

ДУНЯ. Василий? Отец Василий? Батюшку, что ли, зовет? Да он, гляди, помирать собрался!

АНЕТА. Погоди помирать, жизненочек, сейчас доктора приведем, сейчас тебе полегчает! Да беги же, дурища!

Дуня беспрекословно выскочила из гостиной.

Анету же метнуло к образам.

АНЕТА. Господи, спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас...

Ее звонкий милый голосок стал гаснуть, а на смену ему из неизвестной глубины пришел иной — не столь приятный, сильный и звучный, но сбивчивый и жалкий.