Пьесы

Ангельская беседа происходила ночью, над головой у коленопреклоненного Андрея Федоровича.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Брось ты ее, не губи себя.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Не могу.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Да как же не можешь? Тебя к ней приставили, что ли?

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Тебя — приставили.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. От меня она отреклась. А тебе-то и вовсе ее беречь не след. Ты знаешь, как ее грех именуется? Гордыня! А ты сам, своевольно, к ней прилепился! Кто через гордыню пострадал и низвергнут был? Вспомни, радость!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да помню я... А ты ведь ко мне — неспроста...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. О тебе волнуюсь. А ты ходишь за ней следом, оберегаешь ее! И добрые дела творишь, а на нее думают! Я знаю, я видел. Куда перышко из крыла прилепишь — там и чудеса творятся. То пожар гаснет, то хворому полегчает! Посмотри, на что похож стал! Прости Господи — как курица недощипанная...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Я хочу, чтобы в час кончины, даже если кончина прямо сей же миг настанет, совесть ее была чиста...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так ты же, ты все творишь!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Она имеет намерение, а я воплощаю, только и всего. Она же людям желает в душе своей добра! А последний суд над душой, сам знаешь, по намерениям...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так есть же намерения — что ты еще вмешиваешься? О чем хлопочешь? То ее то от дождика, то от снежка бережешь, по твоей милости ее торговые люди вкуснейшим угощают! А сколько одежды ей понадарили, и обуви, и всего!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Как получает, так и раздает. А на самой мужний кафтан уже истлел. Так что стряслось-то? Или ты, радость, от безделья устал? Который уж год без человека...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так она ж жива!..

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. То-то и оно, что жива. Дождик со снежком, голод и холод — не то, от чего ее спасать надо, и мне это известно. Я спасу ее от греха — вот для чего я с ней! Я душу окаменевшую в ней оживлю!

Сцена двадцать четвертая

Андрей Федорович шел, как всегда, с ангелом за спиной, опустив голову, бормоча молитву, а вокруг шумел и галдел Сытный рынок. И в молитву врывались голоса:

— Андрей Федорович, возьми калачик!

— У меня возьми!

— Не обидь, Андрей Федорович!

— У кого возьмешь — тому ведь удача!

Один мужской голос оказался громче прочих:

— Андрей Федорович, возьми пирожок, съешь!

Ангел положил руку на плечо подопечному, и тот резко повернулся на голос.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Ты детей своих сперва накорми!

Голоса притихли и засуетились полушепотом:

— А и впрямь!

— Девка дворовая от него двойню нагуляла — так со двора согнал...

— С рук сбыл...

— Суров Андрей Федорович...

— Правду видит...

— Ишь как опозорил...

Андрей Федорович махнул рукой да и пошел прочь, ангел — за ним.

Сцена двадцать пятая

В графских покоях стояли Анета и граф — лицом к лицу. Граф был наряден — собирался ехать во дворец. Анета, напротив, одета скромно — запахнута в большую шаль.

ГРАФ. Анета, будь благоразумна. Мало того, что тебе сюда приходить не следовало, так ты еще не ко времени. Видишь — я тороплюсь. Граф Орлов шефом Кавалергардского полка назначен, государыня его поздравляет — нельзя опаздывать!

АНЕТА. Насилу и сейчас к вам пробилась, ваше сиятельство.

ГРАФ. Послушай, будь умна, поди прочь — я потом к тебе приеду, поговорим. Право, недосуг!

АНЕТА. Потом вас и не дождешься! Мне ведь тоже недосуг! Того гляди, опростаюсь!

Тут она распахнула шаль и показала вздувшийся живот.

ГРАФ. Ну, ты только у меня тут не опростайся. В крестные, прости, не пойду — кабы ты замужняя была, другое дело.

АНЕТА. Да сам же ты мне и набил брюхо!

ГРАФ. Кто, я? Побойся Бога, при чем тут я? Мало ли с кем ты валялась?