Пьесы

АНЕТА. А вот Бог-то сверху все видел и знает — ни с кем не валялась, а дитя — твое, сердечный друг, ваше сиятельство! И мне сейчас рожать, кормить, а денег — ни гроша, кольца с рук сняла да в заклад снесла, и в театр мне ходу нет — там молодые пляшут...

ГРАФ. То-то и оно, что молодые! Да как ты додумалась в такие годы рожать неведомо от кого? Замуж идти надо было, пока звали!

АНЕТА. Ведомо от кого. Ваше дитя.

ГРАФ. Да с тобой только ленивый не спал!

АНЕТА. Я перед Богом грешна, а перед тобой — нет! Как ты ко мне, сударь, ездить стал, — никого более и не бывало.

ГРАФ. Да когда ж это я к тебе ездил?! Один раз, может, спьяну и завернул!

АНЕТА. Все соседи видали! Христом-Богом прошу — не дай погибнуть и дитя твое загубить! За квартиру третий месяц не плочено, от булочника мальчишка уже под дверью караулит, все только и домогаются — отдай деньги, отдай деньги!

ГРАФ. Так что ж ты дитя оставила? Вы, театральные девки, умеете дитя в чреве истреблять!

АНЕТА. А то и оставила... Не могла твое дитя губить!.. И коли вода к горлу подойдет — государыне в ноги брошусь! Она меня помнит! Она мне коробки конфектов посылала! Все расскажу! А соседи подтвердят!

ГРАФ. С ума ты сбрела! Кто тебя к государыне допустит?!

АНЕТА. А есть добрые люди! Христом-Богом прошу — дай сколько можешь!

ГРАФ. Пошла вон, дура. Чужих пригулков кормить не намерен. Или тебя взашей вытолкать?

АНЕТА. Я пойду! Я пойду! Да прямо отсюда — во дворец! И государыне, и графу Орлову в ноги брошусь! Будет тебе праздничек, сударь!

ГРАФ. Дура!

Он неожиданно развернулся и вышел. Анета кинулась в ту же дверь — но дверь оказалась заперта, тряси не тряси — не поддается.

АНЕТА. Запер! Запер!.. Ох, что же я наделала?! Погубит он меня тут... Вернется ночью, дворовым своим прикажет — и спустят меня вниз головой в Неву... Пропала я, пропала! И с младенчиком... А нет же! Убегу!.. К Лизке, она спрячет... Нет, у Лизки меня первым делом искать начнут... он мне теперь жить не позволит... И на квартиру людей пошлет... Куда ж деваться?..

Анета присела на табурет, задумалась.

АНЕТА. Знаю! На Петербургскую сторону... к своим!.. Там спрячут!.. Там свои!.. Туда, туда!.. Там сестрицы мои двоюродные, братики, там бабка еще жива, там не выдадут!.. Что — дверь?! Дурак! Мы, театральные девки, на восьмом месяце Венер пляшем, утянемся потуже — да и пляшем! Что же я — в окошко не уйду?!

Сцена двадцать шестая

Андрей Федорович, сопровождаемый ангелом, шел да и остановился.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да вот же он, храм. Ты сколько уж лет Божью церковь стороной обходишь? Зайти бы да помолиться...

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Велик больно.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Тебе не угодишь.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Церковь должна быть маленькая, деревянная, небогатая... В великом соборе ходишь и стоишь, задрав голову, и все с тобой рядом тоже глядят ввысь, вместо людей — одни затылки... Не то что невеликая церковка. Иной и толкнет, иная барыня так «посторонись» прошипит, что мороз по коже. Вот сердитый стоит, а вот — кому недосуг молиться, а вот — кто о скоромном думает... Вот они, люди-то... Ведь Христос, поди, не к затылкам шел, он лица видеть желал, так вот же они — лица...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Хорошо, пойдем малую церковку искать. В малой будем Христовой любви к людям учиться... В малую-то войдешь?

Андрей Федорович не успел ответить — уловил далекий голос. Уловил и ангел.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. У Смоленского кладбища...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Точно — у Смоленского кладбища... Слушай, слушай...

И где-то вдали появилась изнемогающая Анета.

АНЕТА. Да что это со мной — водит меня, что ли? Думала к Малой Неве выйти — ан глядь, опять тут... А это — речка Смоленка... Да долго я сюда возвращаться-то буду, Господи?..

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Плохо ей, заблудилась, бедная... И помочь некому.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Бог поможет.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Он нашими руками помогает, радость. Помолись за нее, заблудшую...

Андрей Федорович опустил голову.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Ты полагаешь, радость, что человек, построивший вокруг себя стену, а за стеной создавший себе новый мир из осколков своего прежнего мира, неуязвим? Хорошо ему там до поры до времени — пока те, кого он не изгнал, не начнут стучать в стену кулаками!

Андрей Федорович помотал головой.