ГЕОРГ. Об этом можете не беспокоиться.
ЭЛИН. Ты останешься здесь.
ГЕОРГ. Тогда тебе придется найти кого-то, кто будет работать столько же, сколько я: красить стены, ездить по делам, мыть посуду, чинить потолок, подавать посетителям, убираться, накрывать на стол, работать граблями…
МАРТИН. Неужели надо обсуждать это прямо сейчас?
ГЕОРГ. Представь себе!
МАРТИН. Хорошо, давай об этом поговорим. Чего бы ты хотел от меня?
ГЕОРГ. Устрой ему взбучку. Пусть у него совесть проснется. Могу помочь, если сам не справишься.
ЭЛИН. Давид… Чем бы тебе хотелось заняться?
ДАВИД. Мне б хотелось убить вон того типа.
ГЕОРГ
ЭЛИН. Куда ты?
ДАВИД. Жирдяй. Пока!
ГЕОРГ
ЭЛИН. Георг, успокойся!
ДАВИД
ГЕОРГ. Что ты сказал?
ДАВИД
ЭЛИН. Иди в свою комнату.
ДАВИД. Почему это? Ведь я не Георг.
ЭЛИН. Уйди, я сказала.
ГЕОРГ. Не надо, мама, пусть останется. А вы вставайте на его сторону.
ЭЛИН. Я ни на чью сторону не встаю. Я с тобой совершенно согласна, он должен найти работу.
ГЕОРГ
МАРТИН заходит в стеклянную будку. Садится, закуривает.
ЭЛИН
ДАВИД. Ничего не могу поделать, его сальная брутальность пробуждает во мне все нехорошие черты.
ЭЛИН
ДАВИД. Сегодня, мама, я играю самого себя.
ЭЛИН. Не понимаю, почему ты такой.
Пауза.
ДАВИД. Не понимаешь?
ЭЛИН. Нет. Мальчик мой.
Пауза.
Разве это так сложно — жить среди людей, как все остальные?
ДАВИД. Что за чушь. Среди каких людей? Где они?
МАРТИН. Не смей разговаривать с матерью в таком тоне.
ЭЛИН. Не можешь же ты просидеть там всю жизнь.
ДАВИД. Что за чушь.
ЭЛИН. Тебе же хуже будет.
ДАВИД. Возможно. Чушь какая.
МАРТИН. Ты слышал, что я сказал? Не смей так разговаривать с матерью.
ЭЛИН. Кем бы ты хотел стать?
ДАВИД. Что? Кем стать?
ЭЛИН. Кем бы ты хотел быть?
ДАВИД. Когда?
ЭЛИН. Что?
ДАВИД. Ничего.
ЭЛИН. Давид.
ДАВИД. Не знаю.
ЭЛИН. Чего не знаешь?
ДАВИД. Сам не знаю.
ЭЛИН. Не пора ли об этом задуматься?
ДАВИД. Я уже пробовал. Без толку.
ЭЛИН. Но чего бы тебе хотелось?
ДАВИД. Черный пиджак.
ЭЛИН. Чем бы тебе хотелось заниматься? Ты же не можешь шататься без дела днем и ночью.
ДАВИД. Ночью я сам найду чем заняться.
ЭЛИН. Хватит качаться на стуле.
ДАВИД. Лучше мне вовсе уйти.
ЭЛИН. Что?
ДАВИД. Лучше мне поблагодарить тебя, попрощаться и уйти.
ЭЛИН. Бу-бу-бу! И куда же ты пойдешь?
ДАВИД. Потом поймешь. Я тебе открытку пришлю.
ЭЛИН. Да ты ни одного дня не выдержишь в людях.
ДАВИД. Почему это? Там уж, черт побери, наверняка не хуже, чем здесь.
ЭЛИН. Как ты противно ругаешься.
ДАВИД. Разве я не прав? В чем дело?
ЭЛИН. Не говори так.
ДАВИД. Тебе не придется меня терпеть. Почему ты раньше меня не отпустила? Мне очень жаль, но ведь Иван ушел из дома еще в Первую мировую войну, когда ему было шестнадцать, а ты говоришь, что я на него похож. Тебе ведь плевать, что я делаю, лишь бы я не маячил перед глазами. Ты даже с официантками объединяешься против меня!
ЭЛИН. Неправда.
ДАВИД. Мне надо уйти. Надо. А ты оставайся с этим пластмассовым чревовещателем!
ЭЛИН. Какой жестокий смех.
ДАВИД
МАРТИН
ЭЛИН. Ты что, не видишь?
МАРТИН. Обязательно делать это прямо сейчас?
ЭЛИН. Если есть желание, можешь помочь.
МАРТИН. Ты снова делаешь работу за Мону. Какой тогда смысл платить ей деньги? Ты объяснишь мне или нет?
ЭЛИН. Мало ей, по-твоему, неприятностей в жизни?
Пауза.
Она домой идти боится, там ее ждет пьяница муж. В один прекрасный день он убьет ее.
МАРТИН. Понимаю, но всех не обогреешь. Только не надейся на благодарность… они смеются у тебя за спиной, потому что считают тебя за дурочку.
ЭЛИН. Господи, Мартин, я ведь всего лишь складываю салфетки. Мне совсем не сложно это сделать, пока я вяжу.