ФРАНК. Я тоже. Я не это имел в виду.
ТОМАС. А что ты имел в виду?
ФРАНК. Да просто.
ТОМАС. Я не думаю, что она разобьется, если ее уронить.
ФРАНК. Нет. Наверняка нет.
ТОМАС. Нет.
ФРАНК
ТОМАС. Конечно.
ФРАНК. Ты никогда не целовался с мужчиной?
ТОМАС. С мужчиной?
ФРАНК. Да, эротический поцелуй с мужчиной.
ТОМАС. В губы?
ФРАНК. Да?
ТОМАС. Прямо в губы?
ФРАНК. С языком?
ТОМАС. С языком?
ФРАНК. Глубоко?
ТОМАС. То есть?
ФРАНК. Ну, засовывая язык глубоко в рот?
ТОМАС. Почему ты спрашиваешь?
ФРАНК. Понимаешь?
ТОМАС. Нет.
ФРАНК. Трезвым, я имею в виду?
ТОМАС. Ты думаешь о ком-то конкретно?
ФРАНК. Почему ты так думаешь?
ТОМАС. Почему я должен так думать?
ФРАНК. Тебе никогда этого не хотелось?
ТОМАС. А тебе?
ФРАНК. Трезвым, я имею в виду?.. Я вообще не так много пью. Становлюсь странным каким-то. Я никогда не пьянею. Ты сейчас пьяный?
ТОМАС. Прости?
ФРАНК. Ты…
ТОМАС. Да.
ФРАНК. Хочешь со мной сейчас поцеловаться?
ТОМАС. С тобой?
ФРАНК. Да… Поцелуй меня сейчас. Прямо сейчас.
ТОМАС
ФРАНК. Да, конечно, я тоже.
ТОМАС. Ты можешь не кидать ее.
ФРАНК. Ты можешь не ловить ее.
ТОМАС. Так хуже.
ФРАНК. Да, я понимаю.
ТОМАС. Можем перестать одновременно.
Пауза.
ФРАНК. Одновременно?
ТОМАС. Ну да. Оба одновременно.
Пауза.
ФРАНК. Как это?
ТОМАС. Если ты не бросишь ее, то я не поймаю.
ФРАНК. Лучше я не буду ловить ее.
ТОМАС. Она не потяжелела?
ФРАНК. Нет, стала легче.
ТОМАС. Это ведь не урна?
ФРАНК. Нет, это ваза.
ТОМАС. Все медленнее и медленнее.
ФРАНК. Я не могу остановиться.
ТОМАС. А что, если ты промахнешься?
ФРАНК. Как это?
ТОМАС
ФРАНК. Это будет ужасно.
ТОМАС. Ты боишься?
ФРАНК. Да.
ТОМАС. Чего?
ФРАНК. Какое тебе дело?
ТОМАС. Никакого.
ФРАНК
ТОМАС. Мне глубоко безразлично.
ФРАНК. Нет, ты прав… Женщины прежде всего — чтобы ходить всюду вместе, поддерживать друг друга, спать в одной постели, есть вместе, спускать за ними воду в туалете, держать их за руку — я терпеть этого всего не могу… Тебе нравится? Если я нахожусь в одном помещении с женщиной и она засыпает — у них ведь есть такая удивительная способность спать, словно ничего не может случиться, — тогда я обычно лежу рядом, смотрю на нее и думаю, что вот, вот, самый подходящий момент для успешного убийства, сейчас звезды сошлись, сейчас я ее убью — и на меня находит такое желание убивать, просто убить ее, бедная, бедняжка, у которой никого, кроме меня, нет.
ТОМАС. Что?
ФРАНК. Здесь, кроме нас, никого. Поцелуй меня.
ТОМАС. Ты в своем уме?
ФРАНК. Я одинок. Я одинок.
ТОМАС. Заткни пасть.
ФРАНК. Я уже не знаю, как меня зовут… Как меня зовут?
ТОМАС. Не прикасайся ко мне… Убью тебя.
ФРАНК. Не говори так… Я приду к тебе.
ТОМАС. Убью!
ФРАНК. Я так одинок. Я скоро взорвусь. Никто этого не замечает.
КАТАРИНА возвращается, становится около столика, снимает рваное мокрое платье — стоит голая, в одних трусах.
Мы тут вообще-то разговаривали.
Пауза.
Друг мой, не сходить ли тебе домой за твоей женой? Чем она там занимается? Сидит и плачет? Она не из тех, может покончить с собой — взять и выпрыгнуть из окошка, или она только набирает вес?.. Дорогая, ты не замерзла? Ну пожалуйста, надень хоть что-нибудь.
Пауза.
Это мой дом. Это мой дом, я сказал.
КАТАРИНА. Оставь меня в покое.
ФРАНК. Подумай о маме.
КАТАРИНА. Не прикасайся ко мне.
ФРАНК. Почему ты так говоришь? Я и не думаю тебя трогать.
КАТАРИНА. Нет, ты пытаешься.