Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

Ганс. Видение? Значит, все-таки святая Анна? Тогда зачем мать с отцом винить в своем постриге?

Мартин. Наверное, так было правильно.

Ганс. Нет, будет правильно, когда ты немного задумаешься об этом небесном видении, что соблазнило тебя на монастырь.

Мартин. Как это?

Ганс. А очень просто: надеюсь, что это и впрямь было видение, а не уловки и соблазны сатаны. Право, надеюсь, потому что думать иначе очень тяжело. (Пауза.) До свидания, сын. Жалко, что мы повздорили. Не нужно бы в такой день.

Пауза.

Мартин. Почему ты дал согласие, отец?

Ганс. Это на твой постриг?

Мартин. Да, ты же мог отказаться.

Ганс. Ну, видишь ли… Когда твои братья умерли от чумы…

Мартин. Ты что же, и меня тогда списал в мертвые?

Ганс. Прощай, сын. Вот, выпей-ка святого вина. (Уходит.)

Мартин держит в руке стакан, смотрит в него, потом медленно, словно впервые пробуя, пьет вино, Садится к столу, стакан ставит перед собой.

Мартин. А если я ошибся?

Действие второе

Интерьеры первого действия стремились выразить внутренний мир человека, зажечь среди темноты яркие, говорящие вещи. Теперь отдельные предметы приобретают более условный, более общий — и менее индивидуальный характер. Масштаб раздвинулся: уже не подсознание, а историческое время диктует поведение героев, и карикатура сменяет портрет, как в распространенных гравюрах того времени — у Дюрера, например.

На авансцене, в углу, появилась богатой резьбы кафедра.

Сцена первая

Рыночная площадь в Ютебоге. 1517 год. К центру ее, украшенному флагами гостеприимных цехов, с громкой музыкой, под колокольный звон медленно движется процессия. Горят свечи, раздаются пение и молитвы, курится ладан. Во главе процессии на покрытой золотой парчой подушке несут папскую буллу. За ней проносят гербы папы и дома Медичи. С большим красным деревянным крестом появляется герой дня Тецель — доминиканец, инквизитор и прославленный своей ловкостью торговец индульгенциями. У него есть все, что необходимо церковному торгашу: густая копна седых волос, сильный, хорошо поставленный голос, вышколенный и отшлифованный в витийстве, и внушающее страх, притягательное обаяние влюбленного в свое дело специалиста по опоражниванию карманов бедных и сирых.

У Тецеля принимают крест и водружают за его спиной.

С креста свисает герб папы.

Тецель. Вам известно, кто я и что? Или кто-нибудь из вас ничего не слышал обо мне, не знает, для чего я явился? Есть такие? Может, дитя неразумное, или какой-нибудь калека, или юродивый? Пусть скажется, если такой есть. Что — нет? Стало быть, все меня знают? Все знают, как меня зовут? Если так, очень хорошо, полный порядок. Но вдруг — я говорю: вдруг! — среди вас затесался глухой урод, который не внемлет? Тогда я должен прочистить ему уши святым мылом. А как с остальными? Надеюсь, они терпеливо переждут, пока я буду наставлять несчастного. Договорились? Я могу продолжать? Договорились, я спрашиваю? Можно продолжать?

Пауза.