Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

Вы можете задать мне законный вопрос: почему господь готов оказать мне такую великую милость? Ответ очень прост, друзья мои. На эти деньги мы сможем отремонтировать храм Петра и Павла в Риме, и равного ему не будет во всем мире. В великом этом храме покоятся не только святые апостолы Петр и Павел, но еще сотни тысяч мучеников и ни много ни мало сорок шесть пап. Уж не говорю о реликвиях вроде плата святой Вероники, неопалимой купины Моисея и вервия Иуды Искариота. Увы, этому замечательному старинному зданию грозит гибель, как и всему, что в нем содержится, если не собрать — и побыстрее — средства на его восстановление. (С едкой иронией.) Может, кто-нибудь не согласен, что мы делаем доброе дело? (Пауза.)…Отлично, и неужто, мой друг, за какую-то четверть флорина ты не купишь одну грамоту, чтобы в смертный час увидеть закрытыми врата, уводящие грешников на муки, и беспрепятственно пройти к райским кущам? Учтите еще такую вещь: эти грамоты помогают не только живым, но и мертвым. Каждый из вас потерял кого-нибудь близкого, и кто знает, каков a-то там его участь?! Им тоже пригодятся наши грамоты, и у вас на душе будет спокойнее. Пе робей, спеши сюда, подумай о близких, подумай о себе! Выкладывай двенадцать грошей или сколько скажут — и избавишь отца от вечных мук, а себя от верной беды. Пусть даже все твое имущество — только рубаха на теле: не жалей, господня милость дороже. Помни: как только в шкатулке стукнут деньги и звякнет колокольчик, из чистилища с песней вылетит душа. Нечего раздумывать. Доставай денежки! Да что, в самом деле? Или вместе с верой вы потеряли разум? Слушайте, ведь я сейчас уберу крест, запру от вас небесные врата и погашу солнце милосердия, проливающее сегодня на вас свои лучи! (С громким стуком швыряет в денежную шкатулку крупную монету.) Устранился господь от дел земных. Всю власть он поручил папе. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь.

В большой сундук звонким дождем падают монеты.

Гаснет свет.

Сцена вторая

Монастырь августинцев в Виттенберге. 1517 год. Под единственной грушей сидит генеральный викарий августинского ордена Иоганн фон Штаупиц. Это пожилой тихий человек с мягким голосом, по натуре истовый созерцатель. Он глубоко уважает Мартина Лютера за проницательный ум, отзывчивое сердце, мужество и способность к решительным поступкам каковая черта вообще не в характере Штаупица. Однако он понимает, что даже при своих скромных возможностях в силах многое дать молодому человеку, который подходит к переломному моменту в своей жизни; соответственно в его отношении к Мартину почти невозможно отделить сочувствие от ласкового подтрунивания. Укрывшись в тени дерева, Штаупиц читает. Поют птицы. Подходит Мартин, простирается ниц. Штаупиц знаком велит ему подняться.

Мартин(глядя вверх). Когда я прихожу, птицы, как по уговору, разлетаются.

Штаупиц. К сожалению, птицы не имеют веры.

Мартин. Может, они просто-напросто не любят меня.

Штаупиц. Откуда им знать, что ты не причинишь им зла. Только и всего.

Мартин. Испытываете на мне аллегорию?

Штаупиц. Ты ее уже разгадал.

Мартин. Неудивительно. С тех пор как я в монастыре, я сам сделался заправским мастером аллегорий. На прошлой неделе, например, разбирая третий стих третьей главы из «Послания к галатам», я в аллегорической форме говорил о посещении нужника.

Штаупиц(цитирует стих). «Так ли вы несмысленны, что, начавши духом, теперь оканчиваете плотию?»

Мартин. Вот-вот. По правде сказать, теологии мало проку от аллегорий: они способны лишь украсить дом, уже воздвигнутый на основаниях разума.

Штаупиц. Добавлю, что многим из нас ты открыл двери этого дома. Когда я приехал сюда, я не мог и думать, что авторитет университета поднимется так высоко и в столь короткий срок. В этом твоя заслуга, Мартин.

Мартин(искусно отводит комплимент). Если из монашества можно попасть на небо, я проделаю этот путь.