О т е ц А н а с т а з и. Позвольте, господа, я не думал ни о чем недостойном, Я лишь имел в виду, что мы часто забываем о чистых неиспорченных существах, чьи чувства заслуживают доверия. Мне кажется, что его превосходительство принадлежал к людям, которые внушают молодежи высокие порывы. И уж наверняка так будет сейчас, после его солдатской смерти от рук злоумышленников.
А н н а М а р и я. Прекрасно сказано, преподобный отец. Да, Петр погиб как герой. В ближайшее время, дети мои, нам следует позаботиться о соответствующем надгробии — каком-нибудь исполненном благородства памятнике с аллегорической фигурой…
М а н у э л ь. Надеюсь, что правительство само позаботится об этом. Впрочем, я завтра уезжаю, мама.
А н н а М а р и я. Как, мой мальчик? Ты уже завтра хочешь покинуть нас? В эту трудную минуту?
С у с а н н а. Нам вовсе нет нужды расставаться, мама. Мы тоже должны уехать отсюда, как можно быстрее. Теперь, когда уже ничто не препятствует… Конечно! Отрешиться, забыть все это!
А н н а М а р и я. Нет-нет! Помилуйте, я не могу так вдруг. Ах, бессердечная молодежь! Как бы там ни было, это же ваш отец.
М а н у э л ь
А н н а М а р и я. Ах, мой мальчик! Ты знаешь, что последние дни он бывал в самых невероятных местах! Агенты полиции говорят, что даже заглядывал в кабачки на окраине. Ужас! Теперь я вижу, что он попросту лез им в руки, своим убийцам. Но в таком случае… мне страшно произнести вслух… в таком случае это должно было случиться! И мы отнюдь не несем за это ответственности, не правда ли, преподобный отец?
О т е ц А н а с т а з и. Пожалуй, лишь в той мере, милостивая государыня, в какой любой из нас отчасти в ответе за внутреннее состояние наших близких. К сожалению, его превосходительство последнее время не был склонен пользоваться нашей духовной поддержкой.
М а н у э л ь. Говорите что хотите, это была попросту старость. Старика раздавило бремя его же собственных химер. Стало быть, он сдал врагам рубеж прежде, чем они могли взять его. Но если так, то, извините, лучше, что с этим уже покончено. Говорю прямо, по-солдатски. Жить в состоянии капитуляции — нет, это не могло тянуться слишком долго.
А н н а М а р и я. Кто знает? Возможно, ты и прав отчасти, Мануэль. Это было что-то вроде последней стадии неизлечимого недуга. Надеюсь, преподобный отец, что я не говорю ничего греховного?
О т е ц А н а с т а з и. Искренность, милостивая государыня, добродетель, а не грех. А скорбь должна быть чувством не только глубоким, но и разумным. Тогда она и причиняет боль и обновляет душу. Я осмелюсь утверждать, что все мы сейчас чувствуем себя немного обновленными…
С у с а н н а. Вот вам! Я же сразу сказала, что все испытали что-то вроде облегчения. Я самая искренняя из всех нас. А значит, если верить преподобному отцу, и самая добродетельная.
А н н а М а р и я
М а н у э л ь
А н н а М а р и я. Что ты болтаешь? Кто туда может войти?
М а н у э л ь. У меня хороший слух. Там кто-то есть.
А н н а М а р и я. Вздор.
С у с а н н а. Кто-нибудь из слуг, быть может…
А н н а М а р и я. Я запретила им входить в кабинет. Тебе померещилось, мой мальчик. Бывает после похорон.
М а н у э л ь. Тсс!
С у с а н н а
М а н у э л ь
А н н а М а р и я. Боже мой!
М а н у э л ь
А н н а М а р и я
О т е ц А н а с т а з и. Значит, вы живы, ваше превосходительство! Хвала всевышнему!
Г у б е р н а т о р