Пьесы. Статьи

Ян, Михал и Иероним некоторое время стоят молча, выжидающе смотрят друг на друга, словно до их сознания только сейчас дошло все то, что произошло. И вдруг кто-то из них рассмеялся, за ним другой, и вот уже все разражаются безудержным смехом. Внезапно открывается дверь и появляется  Д о к т о р. Он хочет что-то сказать, но, пораженный, не может вымолвить ни слова. Наконец смеющиеся замечают его и умолкают.

Д о к т о р (очень смущенный). Извините, я вернулся, чтобы… чтобы еще раз увериться, приходить ли нам… на самом деле или…

М и х а л. Мы вам уже сказали, что это не шутка.

Д о к т о р. Мне тоже так показалось. Но кто знает… Вы имеете право посмеяться надо мной… над нами… Несчастные люди всегда немного смешны, я это понимаю…

Я н (с неожиданным раздражением). Ничего, ничего вы не понимаете, ничего! Мы над собой, над собой смеемся! (Почти приказывая.) Идите же скорей за своими малышками, пока еще не совсем стемнело.

Озадаченный  Д о к т о р  стоит молча, потом быстро уходит.

И е р о н и м (после паузы, с обидой). Должен признаться, что я тоже ничего не понимаю. Самому черту не разобраться, кто над кем смеется. Смотрю я на тебя, Ян, и сам не знаю, что происходит… Чувствую только — что-то здесь неладно…

М и х а л. А все же Ян прав. Это не мы — над нами посмеялись. Кто бы мог подумать, что наш первый после выхода из лагеря поступок будет… именно такой…

И е р о н и м. И все это выдумка Яна. Если кто и посмеялся над нами, так только Ян.

Я н. Ошибаешься. Я лишь высказал вслух то, о чем вы думали про себя. Да или нет? Сознайся, Михал!

М и х а л. Какой странный этот первый день… Все не так, как должно было быть…

И е р о н и м. Но ведь это же абсурд! Сначала я был просто ошарашен, а теперь все более убеждаюсь — это абсурд. Правда, я отец пятнадцатилетней дочери, но, откровенно говоря, даже не знаю, жива ли она. Может быть, немцы ее убили? И я прежде всего обязан как можно скорее отыскать ее… или ее могилу… Нет, друзья мои, у нас своих забот достаточно.

М и х а л. Но теперь уже поздно. Они сейчас придут. Они, эти дети, или — если вам больше нравится — эти девушки. Боюсь, что все будет не так уж просто…

Я н. Еще бы. Отвыкли мы от детей, особенно от девушек… (Подходит к окну, открывает его, затем возвращается и внимательно смотрит на Михала и Иеронима.) Ну что ж, мои дорогие? Давно пора посмотреть, как эти существа выглядят… Как они выглядят наяву…

Внезапно за окном раздался нестройный звон колокола, чувствуется, что звонит кто-то неумелый. Все удивленно смотрят друг на друга.

И е р о н и м (высовывается в окно, хохочет). Да это же они! Павел и Кароль, кто же еще! Я говорил вам, что они остались возле кирхи. Вот сопляки!

М и х а л. Что за идея!

Я н (восхищенно). Что за звуки!

И е р о н и м (суеверно). Тьфу! Не накликали бы беды…

Колокол звучит все громче.

З а т е м н е н и е.

Постепенно сцена вновь освещается. Обстановка та же. На столе зажженная керосиновая лампа. На окнах маскировочные шторы. Пауза. Тихо хлопнула входная дверь, послышались шорохи и шаги. Во внутреннюю дверь робко стучат. Неуверенно входит  Д о к т о р, за ним — двенадцатилетняя  Л о р х е н, потом семнадцатилетняя  Л ю ц ц и. Двери за ней остаются открытыми. Доктор несет узел с постелью, девушки — чемоданчики и узелки.

Л о р х е н. Папочка, здесь же никого нет.

Л ю ц ц и (в дверях). Инга, что ты там копаешься? Почему не входишь?