Пьесы. Том 1

Флоран (шепчет, стоя возле нее). Ты страдала, любимая, а я ни о чем не подозревал. Бедная моя глупышка! Хотела, чтобы я поверил, будто ты живешь с любовником своей матери!.. Подумать только, что насочиняла! С любовником собственной матери!.. Нет уж, будь я на месте маленькой дурочки, которая во что бы то ни стало хочет доказать всему миру, что у нее душа чернее сажи, я бы сочинил что-нибудь более правдоподобное. (Приподнявшись на локте, Тереза смотрит на него, хочет что-то сказать, потом молча, устало опускается на диван. Садится рядом с ней.) И ты вообразила, что я позволю тебе горевать и скрывать от меня причину своего горя? Ты вообразила, что я позволю хоть одной-единственной горести угнездиться в твоей душе? (Обнимает ее.) Посмотри на меня. Я не верю в твои горести - это фантазии, и я сильнее их. (Приподняв ее, смотрит ей в глаза. Она отворачивается.) Разве ты не видишь, что я сильнее всех горестей на свете. Посмотри мне в глаза. (Тереза не двигается. Трясет ее, пытается заглянуть ей в лицо.) Во-первых, что ты тут сказала о моем доме? Ты чувствуешь себя в нем несчастной и одинокой? И книги мерзкие. Почему мерзкие? Эти мерзкие книги научили меня ждать тебя и любить с тех пор, как мне минуло двадцать лет. Когда ты их узнаешь, ты полюбишь их, как я. Они будто специально для тебя написаны. (Подбирает книги.) А ну-ка, давай наведем порядок в этом доме. Я уверен, что ты невзлюбила их только потому, что вы еще мало знакомы. Сейчас я вас представлю друг другу. (Хочет взять ее за руку.) Дай мне твою руку, встань, я представлю тебя моему дому, Тереза. (Тереза прижимается к дивану.) Нет? Ты не хочешь встать? Знакомиться лежа не очень вежливо. Впрочем, я уверен, что мой дом тебя извинит. Старые деревенские дома на редкость добродушны. (Он говорит шутливо, но в то же время растроганно, словно обращаясь к ребенку, и при этом все время гладит ее по голове.) Итак! Господа деревья, господа серые стены, и вы, господа кресла, - потому что, по-моему, тут не обошлось и без вас - я прошу вас извинить эту девушку, она немножечко хандрит, потому что не знает, с какой стороны к вам подойти, чтобы вас полюбить. Наверное, и вы все напустили на себя слишком большую важность. А вам не следовало ее отпугивать. Она наверняка не лежала бы на диване, уткнувшись в него носом, если бы ты, дорогой мой дом, объяснил ей, что издали ты похож на замок, но, когда приглядишься, видишь, что твои стены сверху донизу испещрены зверьками и человечками; это мальчишки, много поколений мальчишек исцарапали тебя перочинными ножами. А вы, кресла! Вы должны были объяснить ей, что вы совсем не такие страшные, какими кажетесь с виду, и к тому же вас даже нельзя отнести ни к какому стилю! А вы, прадедушки и прапрадедушки в рамах! Что это вам вздумалось хитрить! Неужели только потому, что одна она во всем доме не знает, что никто из вас пороха не выдумал? А ты, мама, как же ты позволила ей плевать на твой портрет и не объяснила ей, что, наоборот, она должна была бы тебя полюбить... Значит, ты не сказала ей, что она похожа на тебя? Она страдала, мама, а ты ей ничего не сказала! Ты, которая умела врачевать любое горе, ты не нашла для нее ни слова утешения?.. Я просто не узнаю тебя, мама! Ты бы хоть спела ей песенку, которой убаюкивала меня на ночь...

Тереза (не шевелясь, начинает вдруг петь во все горло голосом хриплым от слез, зарывшись лицом в подушки дивана).

«У Нинон

Пропал тромбон.

Где же он?

Ах, Нинон,

Где твой тромбон...».

(Замолкает, задохнувшись от рыданий.)

Флоран. Что ты поешь?

Тереза (закрыв лицо руками). Песенку моей матери.

Флоран. Зачем ты поешь эту чепуху?

Тереза. Потому что моя мать - женщина грубая и равнодушная, потому что я стыдилась ее, а она меня била... (Ее слова снова обрывает рыдание.)

Флоран (кричит). Ты плачешь! (С силой поднимает ее.) Тереза... девочка моя! (Ее лицо залито слезами, встав, она пошатнулась. Трясет ее и кричит с испугом.) Тереза!..

Тереза. Прости, я дура. Дай мне платок. Я не буду больше плакать. Плакать глупо.