Пьета из Азии

— Мы до сих пор продолжаем хранить картошку там. Но это не мешает Боре заниматься делом. Подрабатывать. Копеечку заколачивать! Иди уже, гений Муилович, да дверь прикрой плотнее!

— Ладно, до утра, так до утра. Ты мне пару рубликов дай взаймы, чтобы мне на автобус хватило, я к сестре махну. Там зиму пересижу!

— Дам чуть позже. Сейчас по карманам шарить не буду. А то Борю разбужу…

— Боря…тупой он. Как можно не любить искусство?»

Илона усмехнулась…искусство, Муилович…Значит, всё нормально: художник к сестре уехал. А сёстры — они такие, приютят, пригреют…

Всё обошлось, и напрасно Угольников нервничал. Ох, этот чудо-ухажёр Финляндский! Глаза такие джентельменские…взгляд распахнутый…наружу весь. А у него жена прекрасная. Все мы немного женаты. И чуть замужем!

Возвращайся, Угольников. Нет. Бесполезно. Сидит дома, но домой не возвращается. И окно закрыто, чтобы не выскользнул. И дверь заперта, чтобы ветром не сдуло. И музыка звучит приятная. Угольников в кресле сидит, на экран телевизора смотрит. Но перед ним лицо Илоны плывёт. Улыбается. И глаза разноцветные искристые.

Вот бы поцеловать! Хоть разочек!

— Вернись!

— Не получается…

Правильно Чехов сказал: в роман можно войти, как в реку. Но выйти не получается.

Хотя роман-то всего трёхдневный. Курортный…

Не отпускает. Жаром обдаёт. Болью цепляет.

Соберись! Возьми себя в руки!

Вернись…

10

Вспомни ради чего ты ездил в Хельсинки. Неужели для того, чтобы вот так сидеть и киснуть? В конце концов, русский человек устроен так, что цели превыше всего. И надо продолжать поиски, которые начаты ради деда Николы!

Угольников открыл страницу в интернете, где были фотографии города, где он родился.

Краснореченск! Улица Чапаева дом 35! Вот дом из красного кирпича, переулок, низкорослые тополя. Какой он маленький теперь этот дом! А казался всегда большим. И деревья тоже невысокие, шумят своей зелёной листвой. Сколько раз Угольникову снилось это место! Двор, гаражи, шумная ватага ребят.

Вот ради этого дома с облупившимися стенами, ради этих деревьев, узкой улочки, правда должна восторжествовать. И врагу надо не просто плюнуть в лицо, а вывести его на чистую воду! Должны же люди знать, что Гунько — отъявленный нацист, принимавший участие в расстрелах почти пятисот человек, в издевательствах над людьми, в убийствах младенцев. Вообще, фашизм — это мировое зло. Катастрофа вселенского масштаба. Да, зло бывает первобытным, зло, как месть, зло, как коварство, например война на религиозной почве, как абсолютное зло, междоусобицы. В девяностые годы царила атмосфера разборок, «стрелок», выбивание денег, крышевание, безнаказанность, организованные группировки; жестокость и насилие. Во времена репрессий, как довоенных, так и послевоенных царствовало зло недоверия, зло подозрительности, зло убийств за неосторожные фразы и слова, зло, «а вдруг он против советской власти?», зло «как бы чего не вышло», да, существовали гулаги и вятлаги, зло «чёрного воронка», зло культа личности. Но нельзя зло преувеличивать, как нельзя его преуменьшать. Зло — это всегда часть плана. Лишь добро не запланировано, оно бескорыстно. Иногда спонтанно и идёт от сердца. Планировать добро лишь надо в сторону увеличения. И ещё большего добра.

Работать над собой надо по возрастающей.

Угольников долго не мог взять себя в руки. Он думал, что вот завтра, непременно с утра его психическое здоровье придёт в норму, он встанет, сделает зарядку, позавтракает и пойдёт на работу. На ту самую, откуда его уволили…

— Ты куда? — спросила жена (Катя-красавица), обнаружив, что Угольников надел спортивный костюм и направился к выходу. Она была взволнована происходящими событиями и тем, что Алексей замкнулся в себе после возвращения, целыми днями проводит у окна, сидит, плечи опустил, в безволии и отречении. Она ждала, что всё наладится. Знакомые говорили: не переживай, так бывает. Сходите к врачу…

Но на лечение денег не оставалось, поэтому женщина махнула на всё рукой и решила потерпеть немного до лучших времён. И вдруг видит: Угольников, хоть и осунувшийся, но бодрый, похудевший и побледневший, но полон решимости пойти на утреннюю пробежку. Поэтому её «ты куда» словно повисло в воздухе. «Пусть уж, куда-нибудь…всё равно, лишь бы не сидел, как чучело в кресле с отсутствующим взглядом…» в Глазах Угольникова мелькнуло знакомое — Прекрасная…добрая…милая…Катя …жена…

У неё даже слёзы выступили от радости. Наконец-то! Вернулся! Лёшенька…

Но Угольников опустил голову, съёжился и вернулся обратно в комнату, сел в кресло, накрывшись пледом. Так бы и просидел до вечера, так бы и остался в неподвижной позе, но жена не выдержала и начала терпеливо, скороговоркой громко кричать прямо в спину сидящего:

— Имей совесть! Нам уже скоро будет нечего есть! Ты прогуливаешь рабочие смены. Ты болен! Это невыносимо…

Угольников вздрогнул, как от удара. И прошептал:

— Потерпи ещё немного…не знаю, что со мной.