Петер Каменцинд

В нашем классе был еще один белокурый мальчик, шалун, мастер на все руки, музыкант и фокусник. Я снискал себе его дружбу не без труда, и бойкий товарищ мой смотрел на меня всегда несколько свысока. Но как бы то ни было, а у меня был теперь друг. Я заходил к нему в комнату, прочел вместе с ним несколько книг, делал ему уроки по греческому, а он помогал мне по арифметике. Иногда мы вместе отправлялись гулять и были похожи вероятно тогда на медведя и зайца. Он был постоянно весел, острил, смеялся, никогда не смущался, а я слушал, улыбался и испытывал приятное чувство, что у меня такой развязный приятель. Но однажды после обеда я увидел вдруг, как маленький шарлатан показывал собравшейся вокруг него кучке товарищей свои артистические способности. Передразнив очень удачно одного из учителей, он закричал:

«Угадайте-ка, кто это!» – и начал читать вслух стихи из Гомера. При этом он изумительно метко подражал мне, моему смущенному виду, робкому чтению, произношению и особенно частому морганию, и прищуриванию левого глаза. Это было очень смешно, остроумно и зло. Когда он закрыл книгу и снискал вполне заслуженное одобрение, я тихо подошел сзади и совершил акт отмщения. Слов я не мог подыскать, но все свое возмущение, стыд и злобу выразил в одной звонкой пощечине. В эту минуту в класс вошел учитель и тотчас же заметил заплаканные глаза и багровую щеку моего прежнего приятеля, который был к тому же его любимцем.

– Кто это тебя так отделал?

– Каменцинд.

– Каменцинд! Это правда?»

– Да.

– За что ты его ударил?

Ответа нет.

– У тебя были причины?

– Нет.

Меня как следует наказали, и я стоически наслаждался муками невинно пострадавшего. Не будучи, однако, ни стоиком, ни святым, а простым школьником, я после наказания показал своему врагу язык. Учитель возмущенно вскочил с места.

– Как тебе не стыдно? Что это значит?

– Это значит, что он подлец и что я его презираю. И трус еще вдобавок.

Так закончилась моя дружба с мимическим артистом. Преемников у него не оказалось, и я вынужден был провести всю пору ранней юности без друга. Но как ни изменились с тех пор мои взгляды на жизнь и на людей, эту пощечину я вспоминаю всегда с чувством глубочайшего удовлетворение. Надо надеяться, что и мой бывший приятель про нее не забыл.