Петербург 2018. Дети закрытого города

– Я не буду работать, – оборвала ее Вета. Деть руки оказалось некуда. Она стояла, сама как школьница – руки за спиной. А дверь была открыта, урчала гулом голосов перемена, и дети то и дело проходили мимо. Приостанавливались. Может, смотрели ей в спину.

Директор подтянул к себе ее заявление, и на его лбу собрались глубокие морщины. Секретарша замерла с приоткрытым ртом, все еще держа на весу журнал, где Вете полагалось расписываться.

– И почему же это, скажите на милость? – Директор глянул на нее над стеклами очков, зло и испытывающее.

– Я не могу с ними работать.

– С ними – это с кем? – он старательно прикидывался или вправду ничего не знал. Вета только сейчас подумала, что ее проблема – не единственная и не самая огромная в школе. Странно.

– С восьмыми классами. – Она смотрела в угол окна, туда, где за стеклом покачивались толстые черные провода. За решеткой-солнышком покачивались клены, напоенные утренней прохладой, и скалился во все тридцать два человеческих зуба динозавр.

– А, – усмехнулся директор, открываясь на спинку стула. Руки сложил на круглом животе. – Ясно, они вас довели.

Она поняла, что ничего не ответит, хотя утром готовила доводы, речи и тирады. Очень правильные. Очень нужные. Вета не могла отвести взгляда от динозавра, и руки ее уже дрожали так, что прятать их за спиной стало жизненно необходимо.

– Ясно, – повторил директор, когда устал сверлить ее ненавидящим взглядом. – Тогда вот вам мой ответ: я этого не подпишу.

Вета собралась с силами и взглянула на него: директор выводил в углу ее заявление злобное «отказать». И размашистую подпись. Она закрыла глаза и облизнула пересохшие губы.

– Идите работайте, – сказал директор и встал, расставив застонать несчастный стул. – У вас сегодня уроки.

– Я не пойду, – произнесла Вета почти по слогам и открыла глаза.

Он стоял напротив, громадный, как скала. Любой бы испугался. И она чувствовала, как по скуле течет капля холодного пота.

– Я не выйду на работу, и вам придется уволить меня по статье. Через суд. Или не знаю, как еще. Я просто не приду к ним на уроки.

Секретарша даже не пыталась изображать вежливость – неотрывно наблюдала за Ветой. Не моргая. К лицу директора из-за воротника рубашки подступила багровая краска. Вета поняла, что уже не говорит – хрипит, как смертельно больная.

– Вам лучше выпустить меня из этого вашего… города.

– Не придете, да? – рыкнул он. – Ах, вас дети довели. Какие все неженки. А где я, по-вашему, буду искать нового учителя биологии посреди учебного года? Где, спрашивается? И отправляйтесь работать без всяких тут ультиматумов! Когда найду нового учителя, тогда и катитесь, куда угодно. Хоть к демонам.

Хлопнула дверь, так что порывом ветра дернуло юбку Веты. Он скрылся в своем кабинете, а Вета осталась стоять, глядя на сиротливый листок бумаги, в углу которого стояло грозное «отказать».

– Так вы распишитесь за музей? – осторожно спросила секретарша.

– Ну и ты расписалась? – поинтересовался Антон в телефонную трубку.

После пятого урока второй смены школа вымирала. Еще шли уроки за плотно закрытыми дверями кабинетов, еще крошился на пол мел, еще стучали каблуки по деревянному паркету, но коридоры уже стояли пустыми, и парочка-другая учениц, гуляющих под ручку на перемене, торопилась вернуться обратно в класс – задолго до звонка.

В учительской тоже было пусто, только лежали на широком подоконнике букеты мумифицированных роз. Вета не стеснялась говорить, хоть вечно холодная и слишком большая телефонная трубка всегда казалась ей очень неуютной.

– Расписалась, – вздохнула она нехотя.

– Ну и зря.

– Я растерялась. Он на меня так закричал.

Но все оправдания были лишними. Вета и сама знала, что струсила и поддалась. Оглядываясь назад, она прекрасно понимала, что директор был ей не по зубам. Он мог бы и не такую заставить замолчать. А потом уйти, хлопнув дверью. Вета еще легко отделалась.

– Никого он не будет искать на мое место, – выдохнула она обреченно. Он просто-напросто сломил ее неумелое сопротивление. Растоптал, как рыжего таракана, и захрустели под ботинком все доводы.

– Да уж. Ну и что, ты ему даже не рассказала про Арта? Да и вообще про всех своих?

За ее спиной прозвучали шаги – вошла учительница русского языка, молча убрала журнал в шкаф и вышла, махнув на прощание шелковым шарфиком. В последние дни она все больше молчала, глядя на Вету. Сочувствующе, понимающе? Вета уже устала спрашивать и не получать ответов.

– Ничего я не сказала. Я просто не успела. Да и он сам все прекрасно знал, думаю. Он так и выдал: они вас довели. Значит, знал.

– Странно. Раз знал, почему не принял меры? – совершенно искренне возмутился Антон. Вета чувствовала, что его раззадоривал не только ее рассказ. Было что-то еще. Но она не спрашивала – и без того хватало тем для размышлений. – Или я ничего не понимаю в педагогике, или это какой-то изощренный садизм. У нас тут не рабство, в конце концов. И как сегодня вели себя восьмые классы?

Вета поняла, что не чувствует даже отвращения к себе. Вообще ничего.