Петербург

Бородатый дворник, Матвей Моржов, иногда засылал к Александру Ивановичу свою дебёлую бабу, все болевшую ушною болезнью, то с куском пирога, а то с приглашением в гости; так, они выпивали по праздникам, в дворницкой: с домовою полицией Александру Ивановичу, как нелегальному человеку, надлежало сохранять теснейшую дружбу.

Да и кроме того.

Представлялся лишь выгодный случай безопасно сойти с своего холодного чердака (свой чердак, как видели мы, Александр Иванович ненавидел, а, бывало, неделями он безвыходно в нем сидел, когда выход казался рискован).

Иногда к их компании прибавлялись: участковый писец Воронков да сапожник Бессмерт-ный. А в последнее время все в дворницкой сиживал Степка: Степка же был безработный.

Александр Иванович, очутившись на дворике, явственно слышал, как из дворницкой долетала до слуха его та же все песенка:

Кто канторшыка

Ни любит,

А я стала бы

Любить...

Абразованные

Люди

Знают,

Што пагаварить...

- "Опять гости?"

Матвей Моржов с свирепой задумчивостью почесал свой затылок:

- "Маненечка забавляемся..."

Александр Иванович улыбнулся:

- "Небось, участковый писарь?.."

- "А то кто же... Он самый..."

Вдруг Александр Иванович вспомнил, что имя писца Воронкова почему-то было настойчиво упомянуто - там, особою; почему особа знала и писца Воронкова, и о писце Воронкове, и об этих сидениях их? Он тогда удивился, да спросить позабыл.

Купи, маминька,

На платье

Жиганету

Серава:

Уважать теперь

Я буду

Васютку Ликсеева!.

Дворник Моржов, видя какую-то нерешительность Александра Ивановича, посопел носом, да и мрачно отрезал:

- "Штош... В дворницкую-то... Захаживайте..."

И зашел бы Александр Иванович: в дворницкой и тепло, и людно, и хмельно; на чердаке же одиноко и холодно. И - нет, нет: там писец Воронков; о писце Воронкове двусмыс-ленно говорила особа; и - черт его знает! Но главное: заход в дворницкую был бы решительной трусостью: был бы бегством от собственных стен.

Александр Иванович со вздохом ответил:

- "Нет, Матвей: спать пора..."

- "Натуральное дело: как знаете!.."

А как там распевали:

Купи маминька

На платье

Жиганету

Синева:

Уважать теперь

Я буду

Сыночка

Васильева!..

- "А то выпили б водки?"

И просто с каким-то отчаянием, просто с какою-то злостью он выкрикнул:

- "Нет, нет, нет!"

И пустился бежать к серебристым саженям дров.

Уж Матвей Моржов, уходя, распахнул на минуту дверь дворницкой; белый пар, сноп световой, гам голосов и запах согретой грязи, занесенной с улицы сапожищами, выхватился на мгновенье оттуда; и - бац: захлопнулась за Матвеем Моржовым дверь.

Вторично отступление было отрезано.

Луна опять озаряла четкий дворик квадратный и серебристые сажени осиновых дров, меж которых юркнул Александр Иванович, направляясь к черно

му подъездному входу. В спину ему из дворницкой долетали слова; верно, пел сапожник Бессмертный:

Железнодорожные рельсы!..

И насыпь!.. И стрелки сигнал!

Как в глину размытую поезд

Слетел, низвергаясь со шпал.

Картина разбитых вагонов!..

Картина несчастных людей!..

Дальше не было слышно.

Александр Иванович остановился: так, так, так - начиналось; еще он не успел заключиться в темно-желтый свой куб, как уже: начиналась, возникла неотвратимая, еженощная пытка. И на этот раз она началась у черных входных дверей.

Дело было все в том же: Александра Ивановича они стерегли... Началось это так: как-то раз, возвращаясь домой, он увидел сходящего с лестницы неизвестного человека, который сказал ему:

- "Вы с Ним связаны..."

Кто был подлинно сходящий с лестницы человек, кто был Он (с большой буквы), Кто связует с Собой, Александр Иванович не пожелал разузнать, но порывисто бросился от неизвестного вверх по лестнице. Неизвестный его не преследовал.

И вторично с Дудкиным - было: встретил на улице он человека в глубоко на глаза надвинутом картузе и со столь ужасным лицом (неизъяснимо ужасным), что какая-то проходящая тут незнакомая дама в перепуге схватила Александра Ивановича за рукав:

- "Видели? Это - ужас, ведь ужас... Этого не бывает!.. О, что это?.."

Человек же прошел.

Но вечером, на площадке третьего этажа Александра Ивановича схватили какие-то руки и толкали к перилам, явно пытаясь столкнуть - туда, вниз. Александр Иваныч отбился, чиркнул спичкою, и... на лестнице не было никого: ни сбегающих, ни восходящих шагов. Было пусто.

Наконец в последнее время по ночам Александр Иванович слышал нечеловеческий крик... с лестницы: как вскрикнет!.. Вскрикнет, и более не кричит.

Но жильцы, как вскрикнет, - не слышали.

Только раз слышал он на улице этот крик - там, у Медного Всадника: точь-в-точь так кричало. Но то был автомобиль, освещенный рефлекторами. Только раз иногда коротавший с ним ночи безработный Степан слышал как... крикнуло. Но на все приставания к нему Александра Ивановича лишь угрюмо сказал:

- "Это вас они ищут..."

Кто они, на это Степка - молчок. И больше ни слова. Только стал Александра Ивановича этот Степка чуждаться, реже к нему заходить; ночевать же - ни-ни... И ни дворнику, ни писцу Воронкову, ни сапожнику Степка - ни слова. Александр Иванович - тоже ни слова...

Но каково быть насильственно вбитым во все это, ни с кем не делиться!