Петербург

Александр Иванович сообразил только тут, что протянут на козлах.

- "Полиция?"

Угол жаркой подушки торчал у него перед глазом.

- "Никакой полиции нет..."

Темно-красное прочь ползло по подушке пятно - брр: и - мелькнуло в сознании:

- "Это - клоп..."

Он хотел приподняться на локте, но снова забылся.

- "Господи, да проснитесь..."

Он приподнялся на локте:

- "Ты, Степка?"

Он увидел струю бегущего пара; пар - из чайника: у себя на столе он увидел и чайник, и чашку.

- "Ах, как славно: чаек".

- "Что за славно: горите вы, барин..."

Александр Иваныч с удивленьем заметил, что он не раздет; даже не было снято пальтишко.

- "Ты тут как очутился?"

- "Я тут к вам позашел: забастовка - на оченномногих заводах; полицию понагнали... Я тут к вам позашел, тоись, с Требником".

- "Да ведь, помнится, Требник у меня".

- "Что вы, барин: это вам померещилось..."

- "Разве мы вчера не видались..."

- "Не видались - два дня".

- "А мне думалось: мне показалось..."

Что думалось?

- "Захожу нынче к вам: вижу - лежите и стонете; разметались, горите в огне весь".

- "Да я, Степка, здоров".

- "Уж какое здоровье!.. Я тут вам чайку вскипятил; хлеб принес; калач-то горячий; попьете - все лучше. А что так-то валяться..."

Ночью в жилах его протекал металлический кипяток (это вспомнил он).

- "Да - да: жар, братец мой, ночью был основательный..."

- "И не мудрено..."

- "Жар во сто градусов..."

- "Ат алхаголю и сваритесь".

- "В собственном кипятке? Ха-ха-ха..."

- "Что ж? Сказывали: у одного алхагольного человека изо рта дымки бегали... И сварился он..."

Александр Иванович усмехнулся нехорошей улыбкой.

- "Допились уж до чертиков..."

- "Были чертики, были... Потому и спрашивая Требник: отчитывать".

- "Допьетесь и до Зеленого Змия..."

Александр Иванович криво вновь усмехнулся:

- "Да и вся-то, дружок мой, Россия..."

- "Ну?"

- "От Зеленого Змия..." Сам же думал:

- "Эк дернуло!.."

- "Йетта вовсе не так: Христова Рассея..."

- "Брешешь..."

- "Сами брешете: допьетесь - до нее, до самой..."

Александр Иванович испуганно привскочил.

- "До кого?"

- "Допьетесь - до белой... до женщины..."

Что белая горячка подкрадывалась, - сомнения не было.

- "Ах! Вот что: сбегал бы ты до аптеки... Купил бы ты мне хинки: солянокислой..."

- "Что ж, можно..."

- "Да помни: не сернокислой; сернокислая - одно баловство..."

- "Тут, барин, не хина..."

- "Пошел - вон!.."

Степан - в дверь, а Александр Иванович - вдогонку:

- "Да уж, Степушка, заодно и малинки: малинового варенья - мне к чаю".

Сам же подумал:

- "Малина - прекрасное потогонное средство", - и с прыткими, какими-то текучими жестами подбежал к водопроводному крану; но едва он умылся, как внутри его снова все вспыхнуло, перепутывая действительность с бредом.

Так. Пока говорил он со Степкой, все казалось ему, что за дверью его поджидало: исконно-знакомое. Там, за дверью? И туда проскочил он; но за дверью открылась площадка; да лестничные перила повисали над бездной; Александр Иванович тут над бездной стоял, прислоняясь к перилам, прищелкивая совершенно сухим деревянистым языком и вздрагивая от озноба. Какое-то ощущение вкуса, какое-то ощущение меди: и во рту, и на кончике языка.

- "Верно, оно поджидает на дворике..."

Но на дворике никого, ничего.

Тщетно он обежал закоулки, проходики (между кубами сложенных дров); серебрился асфальт; серебрились осины; никого, ничего.

- "Где ж оно?"

Пробегал там с покупками Степка; но за дрова он от Степки, как шаркнет, потому что его осенило:

- "Оно - в металлическом месте..."

Что такое это за место, почему оно - металлическое оно? Обо всем подобном крутящееся сознание Александра Ивановича очень смутно ответило. Тщетно тщился он вспомнить: оставалася вовсе не память о в нем обитавшем сознании; воспоминание оставалось одно: какое-то иное сознание тут действительно было; то иное сознание перед ним развертывало очень стройно картины; в этом мире, не похожем вовсе на наш, обитало оно...

Оно снова появится.

С пробуждением всякое иное сознание превращалося в математическую, не реальную точку; и оно, стало быть, днем сжималось малой частью математической точки; но точка частей не имеет; и - стало быть: его не было.

Оставалася память об отсутствии памяти и о деле, которое должно выполнить, которое отлагательств не терпит; оставалася память - о чем?

О металлическом месте...

Что-то его осенило: и пружинными, легкими побежал он шагами к перекрестку двух улиц; на перекрестке двух улиц (он знал это) из окна магазина выпрыскивал переливчатый блеск... Только вот где магазинчик? И где перекресток?

Там сияли предметы.

- "Металлы там?"

Удивительное пристрастие!

Почему это в Александре Ивановиче обнаружилось такое пристрастие? Действительно: на углу перекрестка металлы сияли; это был дешевенький магазинчик всевозможных изделий: ножей, вилок, ножниц.

Он вошел в магазинчик.

Из-за грязной конторки к засиявшему сталью прилавку приволочилась какая-то сонная харя (вероятно, собственник этих сверл, лезвий, пил); круто как-то на грудь падала узколобая голова; в орбитах, под очками затаивались красновато-карие глазки:

- "Мне бы, мне бы..."