Сюда часто приходили постоянные авторы, тогда молодые люди, позже ставшие классиками русской литературы – поэт и издатель Н. Некрасов, блестящий молодой аристократ, модник и кумир читателей И. Тургенев, уже упоминавшийся Д. Григорович, дебютировавший вскоре после Достоевского с романом «Обыкновенная история» И. Гончаров, остроумный и великолепно владевший словом А. Герцен, историк литературы П. Анненков (позже он напишет первую и, вероятно, лучшую биографию Пушкина).
В. Белинский, кумир читающей публики, создатель и ниспровергатель литературных авторитетов, вождь «гоголевского направления», «натуральной школы» русской литературы, «неистовый Виссарион», был в середине 1840-х годов центральной фигурой нарождающейся русской интеллигенции. Ему, немедленно по прочтении, принес Некрасов рукопись романа Достоевского. Через тридцать лет в «Дневнике писателя» Достоевский вспоминал об этом так: «„Новый Гоголь явился!“ – закричал Некрасов, входя к нему с „Бедными людьми“. – „У вас Гоголи-то, как грибы растут“, – строго заметил ему Белинский, но рукопись взял. Когда Некрасов опять зашел к нему, вечером, то Белинский встретил его „просто в волнении“: „Приведите, приведите его скорее!“
И вот… меня привели к нему. Помню, что на первый взгляд меня очень поразила его наружность, его нос, его лоб; я представлял его себе почему-то совсем другим – „этого ужасного, этого страшного критика“. Он встретил меня чрезвычайно важно и сдержанно. „Что ж, оно так и надо“, – подумал я, но не прошло, кажется, и минуты, как все преобразилось: важность была не лица, не великого критика, встречающего двадцатидвухлетнего начинающего писателя, а, так сказать, из уважения его к тем чувствам, которые он хотел мне излить как можно скорее, к тем важным словам, которые чрезвычайно торопился мне сказать. Он заговорил пламенно, с горящими глазами: „Да вы понимаете ль сами-то, – повторял он мне несколько раз и вскрикивал по своему обыкновению, – что это вы такое написали! …Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем!“
…Я вышел от него в упоении. Я остановился на углу его дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших людей и весь, всем существом своим, ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки, что началось что-то совсем новое, но такое, чего я и не предполагал тогда даже в самых страстных мечтах моих… Я припоминаю ту минуту в самой полной ясности. И никогда потом я не мог забыть ее. Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом».
В несколько дней Достоевский стал известен всему литературному Петербургу, а 15 января 1846 года – по выходу из печати составленного Некрасовым альманаха «Петербургский сборник» – всей читающей России.
В альманахе были опубликованы «Бедные люди». То особенное место, которое литература и литераторы занимали в России, высочайшая популярность Белинского, провозгласившего никому не известного дебютанта гением, изменили поведение Достоевского. Мнительный, застенчивый и нервный, он вдруг приобрел неожиданную и несвойственную ему заносчивость и хвастливость.
Этим настроением проникнуты его письма брату Михаилу, служившему тогда в Ревеле: «Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное… Князь Одоевский просит меня осчастливить его своим посещением, а граф Соллогуб рвет на себе волосы от отчаяния. Панаев объявил ему, что есть талант, который их всех в грязь втопчет… Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли, что Достоевский то-то сказал, Достоевский то-то хочет делать. Белинский любит меня как нельзя более… Тургенев… с первого раза привязался ко мне такою привязанностию, такою дружбой, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня».
Между тем, каждое следующее произведение молодого Достоевского имело все меньший успех. Повесть «Двойник», вышедшая в февральской книжке «Отечественных записок» за 1846 год, вызвала сдержанную оценку Белинского. Рассказ «Господин Прохарчин», появившийся осенью того же года, привел критика «в неприятное изумление». А после повести «Хозяйка», вышедшей в следующем году, Белинский писал Анненкову: «…„Хозяйка“ – ерунда страшная! …каждое его новое произведение – новое падение… Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением!»