Петербург Достоевского. Исторический путеводитель

Вяземский дом выходил двумя большими флигелями на Забалканский (ныне – Московский) проспект и одним на Фонтанку. Во флигелях по Забалканскому проспекту помещались трактир, «семейные бани», питейный дом и множество торговых заведений.

Во дворе Вяземского дома находилось еще четыре жилых флигеля, бани и множество разных кладовых, где хранились товары торговцев Сенного рынка. В этих флигелях размещались постоялый двор и чайная, которую местные обитатели называли «мышеловкой»: сюда часто в поисках преступников заглядывала сыскная полиция и возвращалась всякий раз с уловом.

Примерно полторы сотни квартир во флигелях «Вяземской лавры» занимали даже не беднота, а те, кого Горький в будущем назовет босяками: люди, дошедшие до крайности, готовые на преступление, сбившиеся с круга, потерявшие человеческий облик, полунагие и полуголодные. В субботу вечером и в воскресенье почти все перепивались, следствием чего были шум, гам, безобразные песни, кровавые драки и оргии.

В «Преступлении и наказании», рассказывая о своей бурной биографии, Свидригайлов как о последней степени падения говорит: «в доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал».

Как сказано в «Преступлении и наказании»: «…квартал был таков, что костюмом здесь было трудно кого-нибудь удивить. Близость Сенной, обилие известных заведений и, по преимуществу, цеховое и ремесленное население, скученное в этих серединных петербургских улицах и переулках, пестрили иногда общую панораму такими субъектами, что странно было бы и удивляться при встрече с иною фигурой».

Так что лохмотья Раскольникова не вызывали здесь ничьего удивления. Только «один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: „Эй ты, немецкий шляпник!“ Здесь «…около харчевен в нижних этажах, на грязных и вонючих дворах домов Сенной площади, а наиболее у распивочных, толпилось много разного и всякого сорта промышленников и лохмотников».

Дом Вяземского в начале XX века был перестроен.

Гауптвахта Сенного рынка

Садовая улица, 37

Одно из немногих сохранившихся на площади со времени Достоевского зданий – Гауптвахта Сенного рынка – изящный павильон в стиле классицизма напротив станции метро «Сенная площадь» (1820, архитектор В. Беретти). В XIX веке тут располагался воинский караул, надзиравший за порядком на рынке, и здесь же находились помещения для кратковременного содержания арестантов.

В 1873 году, редактируя журнал «Гражданин», Достоевский поместил на его страницах заметку Владимира Мещерского «Киргизские депутаты в Петербурге», где приводились слова Александра II, обращенные к депутатам (сами по себе абсолютно незначительные). Однако по действовавшему закону, слова императора могли быть напечатаны только с разрешения министра императорского двора. Достоевский не знал этого правила и был приговорен к небольшому штрафу и двум суткам ареста на гауптвахте. Друзья писателя добились для него возможности отбывать наказание в момент, когда это будет ему максимально удобно.

21 и 22 марта 1874 года Достоевский провел в Гауптвахте Сенного рынка. Заключение не было обременительным. У Федора Михайловича были собственные постельные принадлежности и «Отверженные» Гюго, которых он с удовольствием перечитывал. В камере находился еще какой-то ремесленник, постоянно спавший. Пять раз за два дня писателя навещала любящая жена, были у него живший поблизости старый друг, поэт А. Майков, и молодой писатель Вс. Соловьев. Детям сказали, что отец уехал в Москву. На третий день они встречали его веселого и с игрушками (по пути Достоевский заехал в Гостиный двор).

Дом Мейнгардта

Садовая улица, 44

На углу Садовой улицы и Таирова переулка (сейчас – переулок Бринько) – дом Мейнгардта. Изначально он принадлежал домовладельцу Таирову, по имени которого и был назван переулок. В этом доме в 1831 году в разгар холерной эпидемии находилась больница. Толпа черни, считая немцев-докторов виновниками эпидемии, ворвалась в больницу и нескольких из них убила.

В 1856 году дом был перестроен для домовладельца Мейнгарда архитектором А. Ланге. Это один из первых в Петербурге доходных домов, в котором, в духе начинавшей тогда господствовать эклектики, использован стиль Людовика ХV – ранний классицизм. Сочетание широких окон-витрин первого этажа с лепниной фасада в духе середины ХV века делает композицию здания противоречивой.

Это типичный пример нелюбимой Достоевским, современной ему архитектуры, в которой заказ владельца архитектору формулируется, по его словам, так: «Дожевское-то окно ты мне, братец, поставь неотменно, потому чем я хуже какого-нибудь ихнего голоштанного дожа; ну, а пять-то этажей ты мне все-таки выведи жильцов пускать; окно окном, а этажи чтобы этажами; не могу же я из-за игрушек всего нашего капиталу лишиться». В доме Мейнгардта находился, вероятнее всего, и тот трактир «Хрустальный дворец», в котором Раскольников вначале полупризнается Заметову в совершенном преступлении, а потом выслушивает исповедь Свидригайлова.