Петербург как предчувствие. Шестнадцать месяцев романа с городом. Маленькая история большого приключения

Итак, к Эрмитажу мы вновь подходим ближе к пяти, но все же успеваем взять билеты. Кота вчерашнего нет, где-то бегает. Удивляют цены: для жителей России всего сто рублей, зато для иностранных подданных раза в два больше. Видимо, срабатывает убеждение, что иностранцы априори обеспеченные люди, а соотечественники – нет. Нам выдают билеты со штрих-кодом, которые мы, раздевшись в гардеробе, прикладываем к входным турникетам. И вот уже поднимаемся по главной лестнице Зимнего дворца, устланной алым ковром. Здесь ходили наши цари, в том числе Екатерина Великая. Походка у меня сразу же становится величественной, а как же, надо соответствовать месту. Я замираю в красивой позе, и Руслан меня фотографирует.

Выставка Прадо на втором этаже, сразу налево. Народу прилично, ажиотаж присутствует. В буклете заявлено, что всего представлено шестьдесят шесть работ от великого музея, из них – целый ряд картин, в свое время написанных по заказам испанских королей или приобретенных ими. Здесь «Святое семейство с ягненком» Рафаэля, «Портрет неизвестного» Дюрера, портреты Веласкеса, а еще работы Караваджо, Тициана, Веронезе.

Довольно тягостное ощущение оставляют работы Сурбарана «Агнец божий» и «Распятие с донатором»: мрачно-темный фон, яркие фигуры героев картин (барашек, принесенный в жертву, и распятый Христос соответственно). Аналогично воспринимается Эль Греко (да простят меня почитатели его таланта!): «Святое семейство со св. Анной и маленьким Иоанном Крестителем» и «Христос, обнимающий крест» написаны грязноватыми красками, словно каждый цвет намеренно перемешан с черным.

Мне нравится Рубенс с его легкой манерой письма, плавными линиями и Франсиско Гойя. Руслану же – Арельяно, на картине которого вместо традиционных для того времени религиозных и мифологических сюжетов изображены обычные незатейливые цветы. Также мы долго разглядываем картину «Любовь небесная и любовь земная» Хосе де Мадрасо-и-Агудо: Руслану нравится, как прописаны складки красноватой ткани, накинутой на ногу ангела, а я с некоторым ужасом взираю на одутловатое с широко расставленными глазами и жалостливо искривленным ртом лицо маленького ангелочка (почему-то оно меня особенно пугает).

Если вдуматься, то сам собой напрашивается вывод: период конца XVI – начала XVII веков, к которому относится часть картин, представленная здесь, был, похоже, мрачноватым временем в Западной Европе. Пугающий темный фон картин, сюжеты на религиозную тематику…

Позже я прочла: когда эпоха Возрождения в Европе закончилась, на смену ей пришел так называемый маньеризм. Ему были присущи взвинченность и изломанность линий, удлиненность или даже деформированность фигур, напряженность поз, необычные или причудливые эффекты, связанные с размерами, освещением или перспективой. Ярким представителем маньеризма был не кто иной, как не полюбившийся мне Эль Греко.

Потом появился стиль барокко с пышностью форм и аристократичностью сюжетов. Здесь уже правил бал Караваджо, в религиозных сюжетах которого герои изображены в полумраке, при этом яркий свет выхватывает их выразительные жесты. Представленная в Эрмитаже работа этого художника «Давид и Голиаф» – яркий тому пример: Давид склонился к отрубленной голове Голиафа, при этом освещены и хорошо видны только спина, правые рука и нога Давида и голова его поверженного врага, все остальное тонет во мраке. Сурбаран, кстати, в светотени подражал Караваджо, вот откуда идентичность их пугающих картин.

Комментарий Руслана

Выставка, конечно, поражает своей масштабностью – все-таки представлены одни из самых известных творений, хранящихся в Прадо. Работы художников, незнакомых неискушенному зрителю, например, Арельяно, – завораживают. Вот это уровень, действительно виртуальная реальность! Различные новомодные «3D суперкачества» нервно курят в сторонке…

Решив, что Прадо я сегодня сыта по горло, и обнаружив на часах без двадцати шесть (а в шесть ровно – закрытие Эрмитажа), предупреждаю Руслана, что отправляюсь искать своих любимых импрессионистов. С помощью добрых эрмитажных старушек-смотрительниц добегаю до третьего этажа, до зала «Французская живопись середины XIX – начала XX века», и вот они здесь, мои любимцы – Писарро, Моне, Ренуар, Ван Гог, Сислей.

Я люблю импрессионистов за легкость, красоту и нежность их полотен, за яркость и чистоту красок. За целый гармоничный и интересный мир, в котором герои их картин отдыхают, смеются, наслаждаются жизнью, а природа радостна и маняща. Импрессионисты не затрагивали в своих работах социальные проблемы, они отказались от «академических» религиозных, мифологических и исторических сюжетов, зато первыми стали работать на пленэре, не дорабатывая затем картины в мастерской.