Петербург: неповторимые судьбы

Забегая вперед, скажем, что сами участники переворота вполне серьезно относились к установленной ими «конституции». Заговорщики открыто хвастали своей заговорщицкой удалью, и в соответствии с закрепленным в «конституции» бабкиным обычаем награждать цареубийц требовали, чтобы и император Александр достойно вознаградил их.

«Русские защитники самовластия… – остроумно заметил по этому поводу А. С. Пушкин, – принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: „En Russie Ie gouvernement est un despotisme mitige par la strangulatijn“[13].

Ну а тогда ночью в Михайловском замке, решив вопрос с конституцией, император Александр вышел к войскам гвардии… Как и положено, в первую очередь Пален представил нового императора Преображенскому полку.

– Да здравствует император Александр! – воскликнул генерал Талызин.

В ответ было гробовое молчание.

Слух о том, что происходило в покоях императора, распространился среди солдат, и приветствовать, подобно офицерам, криками «ура!» свержение с трона помазанника Божия солдаты не могли.

Император перешел к Семеновскому полку, тут думали, что император умер своей смертью, тут прокричали «ура!». Другие полки последовали примеру семеновцев, но преображенцы по-прежнему безмолвствовали.

Новый император сел в сани и умчался в Зимний дворец. Войска выстроились в колонны и двинулись на Дворцовую площадь. Преображенцы снялись от Михайловского замка, только когда солдатам показали труп императора Павла.

Лицо Павла, чтобы менее заметными стали следы удушения, было набелено и нарумянено. Чтобы прикрыть красную полосу вокруг шеи, повязали широкий галстук, на лицо, чтобы закрыть пролом на виске, надвинули шляпу… Император лежал на парадной кровати в мундире, в галстуке и в шляпе, словно куда-то шел или уже стоял перед кем-то с докладом. Страшным было его лицо.

А Александр, прибыв в Зимний дворец, продолжал плакать о невосполнимой потере. Впрочем, и в горе своем он не забывал о деле.

Когда граф Ливен вошел в его кабинет, император упал в его объятия с рыданиями: «Мой отец! Мой бедный отец!» – и слезы обильно потекли по его щекам.

«Этот порыв, – рассказывал сам граф Ливен супруге, – продолжался несколько минут. Потом государь выпрямился и воскликнул: „Где же казаки?“»

Вот так-то… Горе горем, конституция конституцией, а обязательства перед англичанами тоже надобно было отрабатывать.

Ливен обстоятельно объяснил новому императору задачу, поставленную Павлом перед казаками, и получил приказ немедленно вернуть казаков назад. Так была спасена Англия.

«Они промахнулись по мне, но попали в меня в Петербурге», – воскликнул Бонапарт, получив печальное известие из России.

Задуманный поход в Индию не состоялся. Заговорщикам-цареубийцам удалось пресечь его.

Но пресекали они не только задуманную императорами Наполеоном и Павлом операцию. Спасая свое право быть рабовладельцами, они пресекали новую мировую историю человечества, в которую Наполеон и Павел пытались прорубить ход.

Эпилог

Всего два часа потребовалось заговорщикам, чтобы произвести революцию.

При всем критическом отношении к тогдашней петербургской аристократии нельзя не признать, что она довела до совершенства механику государственных переворотов и теперь не знала равных в искусстве совершения измен.

Кроме караула Преображенских гренадер, поставленных поручиком Мариным по команде «смирно» под ружье, некоторое сопротивление действиям заговорщиков оказала только императрица Мария Федоровна.

Когда обер-гофмейстерина графиня Ливен разбудила императрицу, та, спросонок, долго не могла ничего понять.

– Боже мой! – заволновалась она. – Беда случилась? С Мишелем?

– Никак нет. Его высочеству лучше, жара нет, он спокойно спит.

– Значит, кто-нибудь из других детей заболел?

– Нет… Все здоровы.

– Вы меня, верно, обманываете, Катерина?

Графиня Ливен не придумала ничего лучшего, как сказать императрице, что Павел внезапно заболел и состояние его очень опасное.

Чего она ожидала? Что Мария Федоровна обрадуется этому известию и на радостях переедет в Зимний дворец?

Императрица не оправдала ее надежд. Она тотчас же встала и, накинув на себя халат, направилась к спальне мужа. Тогда графиня Ливен принуждена была сказать государыне, что император Павел перестал жить. Императрица посмотрела на обер-гофмейстерину блуждающими глазами, словно не понимая этих слов.

– Ваш супруг скончался, – твердо повторила графиня. – Просите Господа Бога принять усопшего милостиво в лоно свое и благо дарите Господа за то, что он вам столь многое оставил.

Когда императрица осознала наконец, что случилось, она лишилась чувств. Позвали доктора, чтобы пустить кровь. А когда сознание вернулось к императрице, «роковая истина предстала пред ее рассудком в сопровождении ужасающих подозрений. Она с криком требовала, чтобы ее допустили к усопшему. Ее убеждали, что это невозможно. Она на это восклицала: «Так пусть же и меня убьют, но я должна его видеть!»