Петербург в 1903-1910 годах

Внимание всех приковано к Москве; у нас ждут беспорядков 9 января, на день годовщины массовых убийств. В 9 января не верю: если ждать чего — то лишь весною! С юга к нам идет чума, на борьбу с которой мудрое правительство наше назначило 9000 р., тогда как разные гг. Дурново на «подъем» с одного места на другое получают по 40 000. Чуть не во всех губерниях надо ждать голода; промышленность остановилась и частью прекратилась совсем.

Положение рабочих отчаянное. Немногим лучше у других — не чиновников. Журналы, напр., сотрудникам уже не платят, так как подписчиков нет абсолютно. Даже такой ходкий прежде журнал, как «Мир Божий»[189], до сих пор не имеет ни одного. Под заклад вещей ломбарды дают гроши — менее половины того, что давали за те вещи раньше. Продавать что-либо — немыслимо, так как предложений много, а желаний купить нет совершенно.

Городской питательный пункт для безработных и увечных на Обводном канале (фотография из журнала «Нива», декабрь 1905 г.)

16 декабря. Москва воюет и расстреливается артиллерией. Адмирал Дубасов[190], генерал-губернатор ее, способен всех мирных москвичей превратить в боевиков-революционеров: пушками разбивают дома, откуда был хотя бы один выстрел и где живут сотни неповинных людей; жарят шрапнелью по всякой толпе без разбора, открывают ружейную стрельбу по кучкам в 3 человека, по глядящим в окна женщинам и т. д.

В центре Питера тихо и ожидать чего-либо скоро нельзя. Аресты продолжаются.

На окраинах, особенно по Шлиссельбургскому тракту, голод; среди рабочих раскол, так как большинство хочет стать на работы; вожаки все арестованы.

Телеграммы изо всех городов приносят вести о бесконечных арестах. Хватают всякого, зря, по-старому — до выяснения причин.

25 декабря. Революция подавлена… пока что, конечно! Пишу эти строки в Кемере. Из Петербурга и со всей Руси вести прежние, темные: повальные обыски, аресты и даже расстрелы.

Дурново и к-о<мпания> торжествует.

Разумеется, ни одно государство не потерпело бы ни баррикад на улицах, ни «манифестов» вроде выпущенного рабочими, но ни одно государство и не истребляло бы так бессмысленно-жестоко людей, как у нас, и не надругивалось бы со своей стороны над своими же законами.

У меня в Кемере скрывается в настоящее время один из членов первого Совета рабочих депутатов — рабочий Семянниковского завода Н. Ф. Климчинский. Он был изрублен 6 ноября казаками; по выходе из больницы Э. К. Пименова (писательница) направила его ко мне.

Это огромного роста человек, лет около 30, из крестьян Могилевской губернии, брюнет. Лицо умное, с глубокой складкой между бровей. На коротко остриженной голове у него краснеют три больших еще свежих рубца; кроме этих трех ран, у него было прикладами сломано 2 ребра, и перенести такое избиение могла только подобная железная натура; раньше он подымал 18 пудов.

Среди боевой организации зародилась мысль овладеть Кронштадтом.

Сперва у нас опаздывало во всем правительство, теперь начинает опаздывать революция!

31 декабря. Реакция торжествует по всей Руси.

Петербург готовится к выборам в Государственную Думу.

Наступающий год встречаем мрачными глазами. Много еще должно пролиться крови и разориться людей, прежде чем настоящий мир воцарится на русской земле!

1906 год

28 марта. Три месяца не прикасался к этой книге. Чуть не повальные обыски и бесконечные аресты, идущие и посейчас в Петербурге, заставили меня увезти ее в Кемере и хранить там, подальше от жандармских рук.

Несмотря на все ухищрения Дурново и Витте, несмотря на аресты, запрещения собраний, расстрелы, провокацию и всяческие приемы такого рода — одолела конституционно-демократическая партия: в Питере в выборщики прошли только ее кандидаты и почти во всех городах тоже[191]. Успех неожиданный!

В день выборов в Питере было очень оживленно: у Соляного городка, куда направился и я, как житель Рождественской части, с 9 ч.<асов> утра толпа. Распорядители были столь умны, что для входа и выхода многотысячной толпы предоставили только одну дверь, так что давка происходила, как на пожаре — одна волна втискивалась в здание, другая опрокидывала ее.

Я пришел к десяти часам. У входа раздавали разные черносотенные воззвания и глашения голосовать за Партию правового порядка; — раздатчики левых партий, даже кадеты допущены не были, и воззвания последних отбирались и уничтожались полицией.