Петербург в 1903-1910 годах

7 июня. Беседовал со многими издателями и вот неожиданное сообщение их: книжный рынок пресытился, словно захлебнулся тем страшным количеством книг и брошюр, что выбрасывается на него теперь ежедневно. Перестали даже идти разные социальные брошюры — еще так недавно нарасхват разбиравшиеся публикой. Мы пережили период книжной вакханалии: печать вырвалась из проклятых лап цензуры и закрутилась, как дервиш в пляске. Одно время книги, особенно брошюры, шли поразительно бойко; теперь «стали» и они. Казалось бы, при таком спросе, издательства и бумажные фабрики должны бы были процветать, между тем явление получилось обратное: все жалуются на упадок дел — даже газеты, поглотившие теперь все внимание публики. Причина проста: фабрики в большинстве случаев отпускают бумагу в кредит, иначе они стали бы совсем, так как наличных денег теперь сильно поубавилось на Руси; издательства берут в кредит и печатают; но продать теперь можно только что-либо очень резкое, и книги по выходе в свет весьма скоро конфискуются полицией. Результаты ясны. Газеты, несмотря на страшный спрос на них, в железных тисках и держатся только продажею в розницу в С.-Пб. Дальше их не выпускают: конфискуют или в почтамте, или же целыми тюками на местах получений. Даже дела такой распространенной газеты, как «Наша жизнь», висят на волоске; юмористические журналы поумирали уже почти все, а с 17 октября выпрыгнуло их в свет около 80.

Приезжающие из провинций рассказывают об особом роде нищенства, распространившемся на Руси: на станциях бабы, подростки и мужики выпрашивают у проезжих «газетку»… И это у нас, на России! Основательно же пробудил нас японский приклад!

20 июня. Беседовал с Д. М. Бодиско, только что вернувшимся из своей Тульской губернии. Он, еще недавно уверявший меня в глубоком монархизме крестьян, рассказывал, и не без горечи, что слово «царь» теперь мертвый звук для народа. Мертвый потому, что народ раньше рассчитывал, что царь и никто другой даст ему землю, теперь же все упования свои перенес на Думу. Потрунил я над ним. Царь-то у нас совсем как некрасовский барин, которого «все нету», который «все не едет!»

1907 год

30 мая. Кемере. В Петербурге открыли опять все игорные дома, в изобилии высыпавшие за последний год. Градоначальник было закрыл их, но сердце не камень и против предложенных 100 000 не устояло. Один Купеческий клуб за право сохранения азартных игр заплатил 20 000.

4 июня. Вторая Дума распущена[195].

Известие об этом привезла в Кемере К. Н. Новикова. Колония наша всполошилась. Питер равнодушен; если б не разъезды жандармов и казаков на улицах — и подумать нельзя было бы, что случилось нечто незаурядное.

8 июня. В Питере аресты и обыски без конца. Волнуется и бурлит молодежь, а громадное, подавляющее большинство взрослых людей, «публика» — почти равнодушно. Кто устал от политики, кому наплевать на все, кроме загородных садов и кабаков.

В. Л. Бурцев

18 июня. Вчера приезжал и сегодня уехал В. Л. Бурцев[196] — один из редакторов «Былого».

Немного выше среднего роста, худощавый, с несколько остроконечною головою, покрытой вихрами седоватых волос, человек этот находится в вечном младенчестве: идеалист, доверчивый, наивный, он производит на незнающего человека несколько странное впечатление. Встречался я с ним несколько раз в редакции «Былого»; человек он искренний и простой.

В этом году он заработал около 12 000 рублей и много отдал на дело революции, но еще больше разобрали у него приятели, т. к счета деньгам он сам вести не умеет. Ходит всегда неряхой и имеет вид человека, не успевшего вымыться; сегодня с увлечением занимался рыбною ловлей, причем стоял на мостках на солнцепеке без шапки и в сюртуке, без воротничка и манжет. Рассказывал об идее устроить музей революции, и что многие уже деятельно собирают материалы для него; рылись мы с ним и в моей библиотеке.

25 июня. Прибегал Бурцев — приехал погостить к Яковлевым (Богучарским). Страшно увлекается рыбной ловлей, сидит целыми часами на мостках и удит каких-то злополучных окуньков. Червей у них на участке нет и он прибежал ко мне за червями, ползал на коленях, в вечном своем сюртуке, по навозу и ковырял в нем палкой, уверяя, что предложенный мною для этой цели нож — не поэтичен.

Насмешил он нас с Яковлевым: последний — страстный охотник и возился при нем с ружьем; Бурцев и говорит: — послушайте, уберите эту штуку — я, как истинный террорист, весьма боюсь ее!

В этом шутливом замечании сказался весь Бурцев. Чем больше присматриваюсь к нему, тем прочнее убеждаюсь, что это настоящее, хотя и седеющее уже, дитя.

Между прочим: у него не хватило червей для ловли и он на крючок стал насаживать кусочки копченой колбасы; я ему советовал для успеха нацепить на другой крючок рюмку водки; сумасшедших окуней, к большому его сожалению, в нашем озере так и не оказалось.

Териоки. Вид вокзала в 1900-х гг.