Петербургская баллада

Правда, были три-четыре письма благодарных, понимающих и трогательных. Одна женщина писала из колонии, где отбывала срок за убийство алкоголика-мужа и мучилась вопросом: как жить дальше? Другое – от мальчишки из детской колонии для несовершеннолетних, заработавшего срок за воровство и уже «опущенного». Были и другие письма, но читать их она уже не могла – не было сил. Часто звонили журналисты. Сначала она пыталась оправдываться, объясняла, зачем она написала эту книгу и чего хотела добиться… Но после двух новых публикаций, по стилю и неприязни ничем не отличающихся от предыдущих, она отказалась от каких-либо встреч.

Она старалась как можно реже выходить на улицу и не отвечала на телефонные звонки. На стенах в подъезде появились гневные и оскорбительные надписи. Пару раз заходил участковый и с подозрительностью осматривал квартиру, словно надеялся найти там еще один труп. Известий от мужа не было, а былые друзья и подруги сторонились ее, словно она была больна опасно и позорно. С работы ее уволили. Через неделю после выхода передачи с Юлием Айсбергом ее вызвал в свой кабинет директор и, отводя глаза в сторону, сообщил, что она «уволена по сокращению». «Да какое же сокращение? – изумилась она. – Ведь к нам никто работать не идет… Я же стараюсь, как могу! За столько лет ни одного нарекания не было, я же не доктор, я занимаюсь самой грязной и тяжелой работой… За что же вы меня? Столько лет нужна была, а теперь… За что?» – «Сокращение, – упрямо повторил директор, – денег выдают нам мало, мы вынуждены сокращать штат сотрудников… Не врачей же увольнять прикажете?» – «Я и бесплатно согласна работать! Не гоните вы меня! Здесь я хоть кому-то нужна… Ну, пожалуйста…» – «Не могу, Катерина, – вздохнул директор, – родственники больных все телефоны оборвали. То им дела до их близких не было, а то вдруг забеспокоились: как бы чего не вышло… Ну, ты понимаешь… Да и начальство мне уже не раз звонило, я отбивался как мог, но… У нас ведь больница. Беспомощные люди, лекарства и все такое, а у тебя все же судимость, да еще по статье за убийство… Эх, затеяла ты смуту! Накликала беду на свою голову. Работала бы тихонько, и все были бы довольны… Кому лучше сделала? Думаешь, я счастлив от того, что ценного работника лишаюсь? Говорят же люди: “Не буди лихо, пока оно тихо”. Не обессудь, Катерина, но сокращаем мы тебя. Характеристику я тебе выдам хорошую, но больше ничем помочь не могу. Извини».

Она отключила телефон и звонок в дверь, днями напролет сидела в пустой, полутемной комнате и невидящими глазами смотрела в стену. Слезы кончились, и она уже не рыдала, а лишь постанывала, обхватив руками плечи и раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная. Она потеряла счет дням и не знала, сколько времени прошло до того момента, когда в дверь громко забарабанили и голос соседа прокричал:

– Открой, Катерина! Я знаю, что ты дома! Это я! Открой, у тебя неприятности с дочкой. Телеграмма пришла от начальника лагеря…

Она бросилась к двери, распахнула ее и, вырвав из рук соседа серый бланк телеграммы, прочитала:

«Дозвониться не можем. Немедленно приезжайте. С Анжеликой неприятности. Срочно требуется ваше присутствие. М.С. Блохин».

– Почтальон принес, – пояснил сосед, – звонил, звонил, но ты же не открываешь. Вот он мне телеграмму и оставил… А я-то знаю, что ты просто звонок отключаешь.

– Что с ней? – воскликнула она, едва переступив порог кабинета начальника лагеря. – Жива?

В кабинете кроме начальника находились еще человек шесть. Все с удивлением посмотрели на нее: растрепанная, запыхавшаяся, с полубезумным взглядом.

– Это мать Анжелики, – пояснил начальник собравшимся, – жива она, Екатерина Семеновна, не волнуйтесь так. Мы контролируем ситуацию. Скажите, ваш муж приехал с вами?

– Нет, он… не смог… Что с ней? Почему такая спешка? Что это за странная телеграмма?

– Плохо, что вашего мужа нет, – вздохнул начальник лагеря, – он-то как раз мне и нужен в первую очередь… Я все расскажу вам, только сначала скажите нам, как мы можем найти вашего мужа? Он на работе?

– Должен быть на работе. Если же нет… Либо у матери, либо у друга… Мы больше не живем вместе. Он ушел от меня.

– Диктуйте телефоны его матери и друга, – сказал начальник, – дело не терпит отлагательств. Тут вот какое дело… Одним словом, ей все известно о вашей книге и… вашей судьбе.

Катерина глухо охнула и тяжело опустилась на стул.

– Я специально отправила ее в летний лагерь, – тихо сказала она, – чтоб… без нее… хотела потом… сама сказать…