Петербургская Коломна

Вскоре в Пенатах начался разлад между Репиным и Н.Б. Нордман. Жить с Ильей Ефимовичем оказалось нелегко. К чести Натальи Борисовны надо сказать, что она понимала значение Репина и терпеливо сносила его раздражительность и вспышки гнева. Последний год ее жизни в «Пенатах» – сплошное страдание. К.И. Чуковский в 1958 году в рецензии на книгу С.А. Пророковой «Репин» писал: «.Репин всячески тиранил ее. Поняв, что он разлюбил ее, она без денег, без всякого имущества ушла из, Пенатов“ и умерла как нищая на больничной койке в Локарно. Если и были у Нордман какие грехи, она искупила их своей трагической смертью.».

Осенью 1914 года в одном из писем матери Блок сообщает, что по соседству с ним, в доме № 57, поселился актер Мариинского театра Иван Васильевич Ершов. Он и Ф.И. Шаляпин – два крупных имени в истории дореволюционной оперной сцены, два великих певца, своей гениальной интуицией нашедших выход из оперной рутины.

И.В. Ершов, выдающийся драматический тенор, певец с огненным темпераментом, строил свою игру не на натуралистических приемах, а прежде всего на музыке. Он сочетал в своей игре принципы этического идеализма с подчеркнутой театральностью.

Начиная с 1900 года в репертуаре Мариинского театра одна за другой появляются музыкальные драмы Вагнера: «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов», «Золото Рейна», «Тристан и Изольда» и «Моряк-скиталец». И.В. Ершов сыграл в этих спектаклях все ведущие роли. Он бессменный и лучший исполнитель Зигмунда, Зигфрида, Тристана. На талантливом оперном певце держался в то время весь вагнеровский репертуар.

Яков Данилович Минченков в «Воспоминаниях о передвижниках» приводит пример высокого обаяния и великого таланта этого певца, способного потрясти и покорить любую аудиторию: «У Дубовского устраивался в этот день домашний концерт. Играли трио Бетховена и Чайковского. Репин слушал внимательно, большое содержание великих композиторов его, вероятно, захватило, но в то же время для него как будто и не хватало живого образа, слов, действия. Но он дождался своего.

К концу вечера прямо из оперы приехал Ершов, певец с огненным темпераментом, первый, как говорили, Зигфрид Вагнера. С особым, ершовским, тембром голоса он запел арию Садко „Эй вы, гости…“. Зал был заполнен сильным голосом певца. В музыке, жестах и мимике выступил яркий образ Садко, которого и Репин воплотил в картине в дни своей молодости. Когда певец пропел: „Умный хвастает золотой казной, глупый хвастает молодой женой.“, как бы намекая на женитьбу Репина на Нордман, Илья Ефимович бросился на шею Ершова, и кудри художника смешались с кудрями артиста-певца. Какой восторг, какое сияющее и вдохновенное лицо было у Репина! Он был прекрасен в эти минуты и казался выше всех в этом зале.

Но отсюда, с музыки, он спешил к ночному поезду, чтобы ехать в Куоккалу, где его ожидали домашние боги – пенаты, пишущая для „Нивы“ жена и зевающая собака. Там он пишет портреты, но большая жизнь не посещает его.».

10 марта 1925 года на сцене бывшего Мариинского театра состоялся спектакль, которым музыкальная общественность отметила 30-летие сценической деятельности И.В. Ершова. Певец решил оставить сцену. Глубоко уважающий Ивана Васильевича Л.В. Собинов, узнав об этом, написал другу: «.я думаю, что своим ничем не оправданным уходом ты не только дашь дурной пример нам, твоим сверстникам, но и произведешь обескураживающее впечатление на поколение, идущее на смену.».

В 1915–1916 годах в квартире 60 дома № 57 провел последний год жизни Э.А. Крушевский – главный дирижер Мариинского театра, сменивший в 1894 году за главным дирижерским пультом композитора Э.Ф. Направника. В последний год своей жизни он заведовал нотной библиотекой Императорских театров.

В разные годы в этом доме снимали квартиры и многие другие артисты оперной труппы Мариинки, среди которых были певцы В.П. Грохальский, Е.И. Талонкина, скрипач М.А. Стеличек и др.

В 1918 году в квартире 23 дома № 57 поселяются мать и отчим поэта А.А. Блока. В воспоминаниях о поэте его тетка, М.А. Бекетова, писала: «.меж тем революция шла вперед. Большевистский переворот сестра приняла сначала с недоверием и опаской, но мало-помалу увлеклась личностью Ленина и уверовала в его гений и бескорыстие. Также как сын ее, она приветствовала слово „товарищ", произнося его с уважением, а иногда и с умилением. Никаких разочарований и жалких слов по поводу хулиганства, безбожия и вообще несостоятельности русского народа я от нее не слыхала; продолжая верить в него до конца, не жаловалась она и на трудности нового режима: храбро переносила голодовку, очереди, много работала.