Петербургская Коломна

Впоследствии Александр Иванович так вспоминал о пережитом в этот день: «Пошел куда глаза глядят. На Канаве (канал Грибоедова. – Авт.), переходя ее, попал в прорубь, два раза едва не утонул, стал замерзать, смерть уже чувствовал; наконец высвободился, но совсем ума лишенный». «Куда идти?» – думал вконец окоченевший, в обледенелой одежде Одоевский. Повернуть домой? Нет, на это он не решился. Перебирая в памяти адреса добрых знакомых, живших вблизи Екатерининского канала, к кому бы еще хватило сил добраться, вспомнил о Ланской, приходившейся ему родной теткой и жившей неподалеку от «Канавы» – на углу Офицерской улицы и Вознесенского проспекта. Собрав последние силы, кое-как добрел до теткиного дома. Открыли дверь. Войдя в дом, он упал и потерял сознание. Придя в себя, попросил сухую одежду и возможность немного передохнуть в тепле. К своему великому удивлению, он не только не встретил ожидаемого сочувствия и помощи у родных, а, наоборот, вызвал у них приступ искреннего возмущения и негодования, особенно со стороны тетушкиного мужа – генерала Ланского, добропорядочный дом которого, оказывается, теперь опозорен появлением в нем человека, поднявшего руку на самого государя. Едва державшийся на ногах Одоевский с недоумением и непониманием смотрел на испуганные жалкие лица своих родных и близких, ставших вдруг совершенно чужими и безжалостными к нему людьми.

А.И. Одоевский.

Портерт работы И. Фридрица. 1823–1825 гг.

Он видел, как поспешно одевался Ланской, боясь, чтобы ему не вменили в вину факт сокрытия бунтовщика. Генерал силой вывел Одоевского на улицу, где их уже ждали запряженные сани. Он не сопротивлялся, шел в каком-то полузабытьи, цепенея от холода и ледяного ветра. Увидев сквозь пелену снега очертания Зимнего дворца, понял все. Ланской доставил родственника во дворец, где император Николай I вел допрос арестованных декабристов. Передав Одоевского дежурному офицеру, генерал не преминул отметить, что он незамедлительно и лично отконвоировал государственного преступника, и просил этот факт особо отразить в документах, связанных с арестом мятежника.

С глубоким удовлетворением и чувством выполненного гражданского долга Ланской вернулся на Офицерскую, в свой дом.

(Его «благородный» поступок позже был отмечен высокой монаршей благодарностью и щедрой наградой. Когда Одоевского осудили и отправили в сибирские рудники, все его личное состояние, которого его по суду лишили, перешло родной тетке и ее мужу.)

1 февраля 1827 года из Петропавловской крепости в Сибирь отправилась последняя партия осужденных декабристов, и среди них – молодой поэт, бывший блестящий офицер Конногвардейского полка, Александр Одоевский. Вереница жандармских бричек выехала на набережную Невы, повернула на Фонтанку и здесь, среди погасивших огни доходных домов, взору осужденного открылась картина ярко освещенного барского особняка и скопление карет и саней у его подъезда. Посреди спящего города гремел и сверкал очередной великосветский бал.

В воображении Одоевского возникла картина из навсегда отошедшей для него в прошлое жизни: безудержное веселье, роскошная обстановка, сонм пленительных столичных красавиц. Возможно, это ведение вдохновило поэта на строчки стихотворения «Бал»:

Открылся бал. Кружась, летели
Четы младые за четой;
Одежды роскошью блестели,
А лица – свежей красотой…

В конце июля 1826 года Александр Сергеевич Пушкин взволнованно попрощался с Александрой Григорьевной Муравьевой, отправлявшейся в Сибирь к мужу-декабристу. С ней он передал свое послание друзьям – «Во глубине сибирских руд.» – первый поэт России не побоялся морально поддержать ссыльных участников декабрьского восстания:

…Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа
И братья меч вам отдадут.

Взволнованный пушкинским посланием, ссыльный Александр Одоевский написал знаменитый «Наш ответ»:

…Наш скорбный труд
не пропадет —
Из искры возгорится пламя:
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя,
Мечи скуем мы из цепей —
И пламя вновь зажжем
Свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!