Петербургская поэма. Избранные стихотворения

Я сам себе судья и сам себе палач,
Я сам себя распял на древе этой жизни.
Ликуйте, господа! Ведь мне не нужен плач,
Смотрите на меня без всякой укоризны.

Умельцы-силачи, глотайте калачи

И плюйте мне в лицо остатками обеда…
Я сам себе палач.
Вы – тоже палачи,
Пусть будет общей пиррова победа!

Я – ваш, друзья!

От первого гвоздя
И до последнего.
Я сам – исчадье ада.
Что кровь? – Вода! Испейте, уходя
Не знавшие ни мора и ни глада.

Испейте, сытые, умелые в любви,

Погрязшие в морали, как в болоте…
Скорей, скорей сюда
Скорей, к моей крови,
К дымящейся, развороченной плоти,

Сюда, скорей, из глубины зеркал,

Вы – приживалки, шлюхи и альфонсы!

…Как страшно свет

В пустых глазах мерцал,
Как яростно и зло палило солнце,
Когда ко мне,
Сквозь оголтелый люд,
Шла женщина, печали не скрывая,
Чтобы сказать мне тихо: «Не люблю…»
Любимая, хорошая, родная!

Я сам себе палач

И сам себе судья
Я сам себе истец, и сам себе ответчик
Известен приговор.
Два слова – «Не судьба!».
И ты – не человек, а просто… человечек…

Сон обрывается…

Снится мне: я свеж и молод…

Я. Полонский

…Ты говоришь:
„Послушай, милый, зай,
Я так люблю тебя, но нам не суждено…“
…Сон обрывается.
Прошу: не исчезай,
Поговори со мной, возлюбленная…
Но

Сон обрывается,

За ним – глухой обрыв,
Паучья глухота,
Тревожный полумрак.
Я вижу сам себя:
И, голову обрив,
Я в трауре сижу.
Ползучий, словно рак,

Откуда ни возьмись,

Вползает в сердце смрад,
Касается своей уверенной клешнёй…
Сон обрывается.
Я сам себе не рад.
Любимая, ты где?
Поговори со мной.

Звонят колокола:

Их погребальный звон
Игрушкой на ветвях серебряной висит.
Сон обрывается.
Любовь уходит вон:
Ее – да и тебя —
Ничто не воскресит…

Она говорит…

– Такая, – говорит, – ваша нация…
Поворачивается и уходит.
А мне кажется, что это – галлюцинация,
И время обиды уходит,

Как соль в воде стремглав растворяется,

Себя растворив без остатка.
А она кричит, негодует, разоряется —
Неженка, ведьма, касатка.

– А я, – говорит, – тебя ненавижу,

И чувство наше давно стало золой.
Вдруг я вздрагиваю, как от удара, и вижу
Взгляд ненавидящий, дикий, злой.

А что потом, не помню, не ведаю,

И лечу, как будто в пропасть, с обрыва,
И сам себе, словно пророк, проповедую
О жизни на линии обрыва…

За твою малиновую ласку

Я скажу «села» начальнику евреев

За его малиновую ласку…

О. Мандельштам, „Канцона“