Петербургская повесть

Новая лавка Смирдина произвела впечатление и на Гоголя. «Книжный магазин блестел в бельэтаже ***-ой улицы, лампы отбивали теплый свет на высоко взгроможденные стены из книг, живо и резко озаряя заглавия голубых, красных, в золотом обрезе, и запыленных, и погребенных, означенных силою и бессилием человеческих творений. Толпа густилась и росла. Гром мостовой и экипажей с улицы отзывался дребезжанием в цельных окнах, и, казалось, лампы, книги, люди — все окидывалось легким трепетом, удвоившим пестроту картины».

В начале 1832 года переехала на Невский проспект и библиотека для чтения Смирдина.

В честь новоселья устроил он праздник — торжественный обед. Пригласил литераторов, ученых, любителей словесности.

Получил приглашение и Гоголь.

Торжественный обед у А. Ф. Смирдина по случаю переезда его книжной лавки и библиотеки для чтения в новое помещение на Невском проспекте. Гравюра С. Галактионова по рисунку А. Брюллова на обложке первой книги альманаха «Новоселье». 1832 г.

Обед состоялся 19 февраля вечером. Огромный стол чуть не на сотню персон протянулся из конца в конец через весь читальный зал, уставленный книжными шкафами. Во главе стола сидел Крылов. Подле Крылова — Жуковский и Пушкин. Были здесь Вяземский, Плетнев, Одоевский. Были Булгарин и Греч. Поначалу сидели молча, уткнувшись в тарелки. Но появился граф Хвостов, и все заулыбались.

Старый граф Дмитрий Иванович Хвостов был своего рода петербургской достопримечательностью. Бедствием для книгопродавцев. Он с завидной неутомимостью сочинял стихи, которых никто не читал и никто не покупал.

Про него ходило множество анекдотов. Рассказывали, например, что однажды вздумалось Ивану Андреевичу Крылову занять денег у Хвостова. А у того не оказалось. Что делать? Хвостов сообразил.

Показал на груду своих сочинений в роскошных переплетах и сказал Ивану Андреевичу:

— Свезите это к Смирдину, продайте за полцены, а деньги возьмите себе.

Нанял Крылов извозчика, взвалили книги на телегу, повезли к Смирдину на Невский. Прибыли. Крылов пошел договариваться. Вскоре он вернулся и приказал извозчику:

— Сваливай.

— Куда?

— Сюда. На мостовую.

Расплатился и ушел. А книги остались. Как раз в это время проезжал по Невскому полицмейстер. Смотрит — что за безобразие? — прямо на мостовой возле лавки Смирдина груда книг. Учинил разбирательство.

Смирдин отпирается:

— Ваше высокоблагородие, книги не мои.

— А чьи же?

— Знать не знаю, ведать не ведаю.

Поглядел полицмейстер, что за книги, — видит: «Сочинения графа Д. И. Хвостова». Велел кликнуть извозчика и отправить книги на двор к графу Дмитрию Ивановичу. Что и сделали.

Для торжественного случая у Хвостова, как всегда, припасены были стихи. Их читали вслух два раза под дружные аплодисменты.

Хвостов и шампанское сделали свое дело — гости развеселились. Завязались разговоры, посыпались шутки. Пушкин был в ударе. Он взглянул на цензора Семенова, который сидел напротив, между Гречем и Булгариным, и сказал:

— Ты, Семенов, сегодня — точно Христос на Голгофе.

Все расхохотались. Булгарин сморщился. Более умный Греч засмеялся и захлопал.

Шутка была меткой, разила без промаха. В священном писании говорилось, что Христа распяли на горе Голгофе между двумя разбойниками.

Обед длился до полуночи. Гости, чтобы отблагодарить радушного хозяина, решили составить сборник под названием «Новоселье» и подарить его Смирдину.

Каждый обязался внести свою лепту. Устроили подписку. Подписался и Гоголь.

Через несколько дней, читая в «Северной пчеле» описание праздника у Смирдина и перечень присутствовавших на нем, Гоголь нашел и себя: «Н. В. Гоголь (автор „Вечеров на хуторе“)». И был весьма доволен.

«В 1832 ГОДУ БУДУ ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИЕХАТЬ К ВАМ»

С некоторых пор у Гоголя появилось ощущение, будто он уже сто лет живет в Петербурге. Будто не было того морозного декабрьского вечера, когда они с Данилевским, высовываясь из возка, проезжали по улицам столицы, жадно глазея по сторонам. Васильевка и все, что связано с нею, как-то отодвинулось, стало далеким. Далеким и милым. Худое забылось, хорошее окрасилось в радужные тона.

Особенно вначале, в пору стольких неудач, он тосковал по дому. Хотелось простых радостей: повидать родных, побродить по знакомым местам, поваляться без сюртука на ковре под яблоней, произвести опустошение в плодовом саду. «Часто наводит на меня тоску мысль, что, может быть, долго еще не удастся мне увидеться с вами». Но он дал себе слово вернуться победителем: «Я упрям и всегда люблю настаивать на своем, хотя бы тысячи препятствий лезло мне в глаза».

Он хотел приехать домой, добившись чего-то, и обязательно за свой счет. Верил, что это сбудется.

Весною 1831 года, еще не зная, какая судьба ждет его «Вечера», с полной определенностью писал матери: «В 1832-м году буду иметь возможность приехать к вам, не принесши вам никаких издержек, а в 33-м, в свою очередь, помочь вам».

Письмо Гоголя матери. 10 сентября 1832 г. Автограф.