Петербургская повесть

Передав свою квартиру в доме Иохима гимназическому другу Николаю Прокоповичу и ему же поручив попечение о Якиме, Гоголь сел на пароход и уехал в Любек. Он взял у Данилевского шубу и «несколько белья, чтобы не нуждаться в чем». При этом намекнул, что, возможно, вдали от России осуществит свои планы и добьется признания.

Пароход идет в Кронштадт. Литография. 1820-е годы.

И Марии Ивановне, и товарищам Гоголя его внезапный отъезд представлялся сумасбродством. По-своему они были правы, так как подходили к Гоголю с обычной меркой, но обычная мерка в данном случае не годилась. Пройдет несколько лет, и такой тонкий ум, как Сергей Тимофеевич Аксаков, скажет: «Мы не можем судить Гоголя по себе, даже не можем понимать его впечатлений, потому что, вероятно, весь организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас; что нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы не слышим, и содрогаются от причин, для нас неизвестных».

«Я ЖЕЛАЛ БЫ ПОСТУПИТЬ В ТЕАТР»

Гоголь пробыл за границей недолго. Как-то в конце сентября Прокопович, возвращаясь домой от приятеля, столкнулся на Большой Мещанской с Якимом. Тот шел к булочнику с салфеткой в руках. Завидев Прокоповича, он ухмыльнулся.

— Гости у нас, — объявил он таинственно.

И верно, поднявшись к себе на четвертый этаж, Прокопович увидел в квартире Гоголя. Он посвежел, поздоровел, но был чем-то взволнован.

С дороги он аккуратно писал матери, просил отвечать на адрес Прокоповича — тот будет пересылать. И теперь его ждало письмо из дому. Но какое… Очевидно, кто-то порассказал Марии Ивановне о столичных соблазнах, и она вообразила, что Никоша сбился с пути, пустился во все тяжкие, попал под влияние дурной женщины, предался пьянству.

В. А. Гоголь, отец писателя. Портрет работы неизвестного художника. 1810-е годы.

«С ужасом читал я письмо ваше, пущенное 6-го сентября. Я всего ожидал от вас: заслуженных упреков, которые еще для меня слишком милостивы, справедливого негодования и всего, что только мог вызвать на меня безрассудный поступок мой… Но этого я никогда не мог ожидать…»

Гоголь был оскорблен. С жаром доказывал несостоятельность подозрений. Да, он виноват. Но ничего гнусного не совершал. Что же касается дальнейшего, он будет трудиться, упорно трудиться.

Подробно мать в свои планы не посвящал. Умолчал о том, что задумал идти на сцену.

Для такого решения имелись основания.

По отзывам товарищей и всех видевших его на гимназической сцене Гоголь обладал замечательным актерским дарованием.

Товарищи говорили:

— Если ты пойдешь на сцену, из тебя выйдет второй Щепкин. Театр с детских лет завладел его воображением. Впервые театральные представления маленький Никоша увидел в Кибинцах — богатом имении Дмитрия Прокофьевича Трощинского. Будучи вельможей, Трощинский жил как вельможа, теша себя затеями, доступными богатому барину. В Кибинцах завел он оркестр, построил домашний театр, декорации для которого привозили из Полтавы.

Душою театра был отец Гоголя Василий Афанасьевич, обладавший всеми нужными для этого талантами: он пел, играл на фортепьяно, сочинял комедии и сам их ставил на сцене.

В хлебосольном доме Трощинского постоянно бывали гости. Живали подолгу, развлекаясь и увеселяя именитого хозяина. В спектаклях участвовали не только дворовые, но и «благородные»: в их числе Василий Афанасьевич и Мария Ивановна.

Мария Ивановна была хороша собой, и ее миловидное личико украшало сцену.

Специально для домашнего театра Трощинского Василий Афанасьевич написал две комедии на украинском языке: «Собака-овца» и «Простак».

На каникулах Гоголь с родителями бывал в Кибинцах и среди прочих увеселений видел театр.

Однажды, вернувшись после каникул в Нежин, он привез пьесы отца и уговорил товарищей разыграть их на сцене.

С тех пор в Нежинской гимназии началось повальное увлечение театром.

Несмотря на противодействие некоторых профессоров, начальство поощряло это занятие, только требовало кроме русских пьес ставить французские и немецкие, чтобы лучше овладеть иностранными языками.

Но неизменными фаворитами юных актеров были, конечно, российские авторы: Сумароков, Озеров, Фонвизин, Княжнин, Крылов.

Театр занимал Гоголя не меньше, чем книги. Он сочинял в драматическом роде, рисовал декорации, участвовал в спектаклях. «Ежели можете, то пришлите мне полотна и других пособий для театра, — писал он домой. — Первая пиеса у нас будет представлена „Эдип в Афинах“ трагедия Озерова… Так ежели можно прислать и сделать несколько костюмов, сколько можно, даже хоть и один, но лучше ежели бы побольше… Как же я сыграю свою роль, о том я вас извещу».

Костюмы шили сами. Для спектаклей жертвовали кто что мог. Кто-то даже притащил пару ржавых пистолетов.