Петербургская повесть

Среди актеров особенно выделялись Гоголь и Нестор Кукольник. Кукольник предпочитал трагические роли, Гоголь — комические. Особенно хорош он был в ролях стариков и старух. Зрители помирали со смеху, когда он изображал какого-нибудь дряхлого украинского «дида», или госпожу Простакову в «Недоросле» Фонвизина, или няню Василису в «Уроке дочкам» Крылова.

М. И. Гоголь, мать писателя. Портрет работы неизвестного художника. 1810-е годы.

Гимназический театр славился на всю округу. На его спектакли съезжались городские жители, помещики окрестных деревень, офицеры стоявшей в Нежине дивизии. И можно было услышать, как они говорили между собой, что и в столичных театрах ни одной актрисе так не удалась роль Простаковой, как удалась она студенту Гоголю.

Английская набережная. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830-е годы.

И вот, ломая голову над тем, как заработать кусок хлеба, Гоголь решил попробовать вступить в русскую труппу императорских театров.

Хмурым осенним утром в дом на Английской набережной, где жил директор театров князь Гагарин, несмело вошел молодой человек в поношенной шинели и попросил доложить о себе.

Канцелярия князя помещалась тут же, в его роскошной квартире.

Пришедшего принял секретарь.

— Что вам угодно?

— Я желал бы быть представленным его сиятельству.

— Позвольте узнать вашу фамилию?

— Гоголь-Яновский.

— Вы имеете к князю какую-нибудь просьбу?

— Да, я желал бы поступить в театр.

— Вам придется обождать. Князь еще не одевался.

Гоголь сел у окна и, глядя на Неву, нервно барабанил по стеклу пальцами.

Петербургский Большой театр. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830-е годы.

Секретарь занялся своим делом, время от времени бросая взгляд на просителя. У того, очевидно, болели зубы — одна щека была подвязана черным платком.

Подождав с полчаса, Гоголь выразил нетерпение.

— Скоро ли меня примет его сиятельство?

— Полагаю, что скоро, — ответил секретарь.

И действительно, через несколько минут князь был уже в кабинете.

— Что вам угодно? — Голос звучал холодно и надменно.

Гоголь, робея, изложил свою просьбу.

— Из какого звания?

— Дворянин.

— Что побуждает вас идти на сцену? Как дворянин вы могли бы служить.

Этим вопросом князь хотел дать понять, сколь мало почтенно в его собственных глазах и глазах хорошего общества занятие актера. Гоголь не стал растолковывать, что придерживается другого мнения, считает актеров не фиглярами, а служителями искусства. Он только сказал:

— Я человек небогатый, служба вряд ли может обеспечить меня. Мне кажется, что я не гожусь для нее. К тому же я чувствую призвание к театру.

— Играли вы когда-нибудь?

— Никогда, ваше сиятельство.

Гоголь почему-то умолчал о своих нежинских успехах.

— Не думайте, что актером может быть всякий: для этого нужен талант.

— Может быть, во мне и есть какой-нибудь талант.

— Может быть! На какие же амплуа думаете вы поступить?

— Сам не знаю. Полагаю — на драматические роли.

Князь оглядел просителя с плохо скрытой насмешкой.

— Я думаю, что для вас была бы приличнее комедия. Впрочем, ваше дело.

И, обратясь к секретарю, приказал дать записку к инспектору русской труппы Храповицкому, чтобы тот испытал Гоголя и доложил о результатах.

Гоголь вышел от Гагарина несколько обнадеженный, хотя самое страшное было впереди.

Храповицкий назначил явиться в Большой театр в утренние часы, когда бывают репетиции.

Большой театр — главный из петербургских театров — стоял на окраине, в Коломне. Он в полной мере соответствовал своему названию — здание грандиозное, с мощным колонным портиком, равно великолепное и снаружи и внутри.

Но Гоголю было на сей раз не до красот. Его волновало предстоящее испытание.

Инспектор русской труппы Храповицкий, подполковник в отставке, был человеком весьма своеобразным. Актеры за его спиной подсмеивались над ним и рассказывали анекдоты о его невежестве. Как-то начальник репертуара Зотов прислал Храповицкому записку, предлагая положить в Лету какую-то новую пьесу. Храповицкий прочел и задумался. Потом обратился к актеру Петру Каратыгину:

— Посмотри, пожалуйста, что это такое пишет мне Зотов: тут, верно, ошибка, и надо было написать «отложить к лету». Но летом такую большую пьесу нам ставить вовсе не выгодно.

Пришлось Каратыгину объяснять, что в записке Зотова речь идет о Лете — реке забвения в мифологии.

Петербургский Большой театр. Гравюра по рисунку А. Горностаева. 1830-е годы.

В актерах Храповицкий ценил красивую внешность, громкий голос, уменье протяжно с завыванием читать стихи, изображать неистовые страсти и принимать эффектные позы. Наружность Гоголя ему не понравилась: ни роста, ни осанки — и туда же, в актеры.

Он сунул тетрадь и велел:

— Читайте.