Петербургская сторона

Проезжая по одной из довольно больших улиц Петербургской стороны, вы увидите на углу этой улицы и перпендикулярного к ней переулка большой шест с прибитой к нему доской темно-сине-зеленовато-серого цвета; на доске большими желтыми буквами написано: «Кухмистер…ов приуготовляет» — и более ничего. Величина ли доски не позволила окончить надпись, или старик Сатурн, пролетая над Петербургской стороной, задел косой за эту вывеску и отбил любопытное пояснение[7]: что «приуготовляет кухмистер»? — во всяком случае, вещь или снадобье, которое приуготовляет…ов, остается загадкой для публики. Впрочем, человек, одаренный способностью мышления и соображения, особливо голодный, может легко сообразить, что хотя кухмистеру и не запрещено «приуготовлять» лак, ваксу, фейерверки и что-нибудь подобное, однако всего ближе ему «приуготовлять» кушанье. На этом основании догадливый читатель может своротить с улицы в узкий переулок и более помощию обоняния, нежели зрения, отыскать жилище кухмистера. Это жилище — деревянный бревенчатый домик в два этажа. Хозяин, т. е. кухмистер, встретит вас в приемной комнате в два окна на двор; над окнами висят клетки, в клетках чиликает чижик и поет датский жаворонок; между окнами стоит стол, накрытый скатертью не в первой чистоте; подле стола два стула, обтянутые кожей; против — кожаный диван, над ним — зеркало. Здесь кухмистер принимает своих посетителей, уверяет их, что на Петербургской стороне только и можно кушать именно у него, что он за пояс заткнет французов, что французы только хвастают, а русский их всегда осилит, и очень ловко приводит в пример этому войну 12-го года. Язык и выражения кухмистера тихи, гибки, убедительны, как человека, который хочет понаведаться о здоровье вашего кармана. Получа плату на обед за месяц вперед, кухмистер уже выражается резче, как русский человек, у которого некоторым образом вы в руках. Если человек, получающий обед, поймает в супе таракана и представит его кухмистеру с замечанием, что, дескать, это лишнее, я за это и денег не платил, тогда кухмистер отвечает:

— Это так себе.

— Как так себе? просто гадость!

— Что вы? как гадость! благодаря бога, мы за гадость денег не берем!

— Это таракан!

— Какой таракан! таракана мы бы увидели и сами, это просто побегушечка…

Если еще продолжают спорить, то кухмистер начинает грубить, замечает, что он невинен, если на кухне завелись тараканы, и для всякого не намерен переменять квартиры. «А впрочем, коли случится что такое в кушанье, то, пожалуй, пришлите, я переменю», — прибавит он под конец немного мягче.

— На что же оно вам?

— В хозяйстве сдается; вот на печке в другой комнате сидит слепой старик, мой отец, все съест! — только подавай.

При конце месяца кухмистер дает кушанья лучше, порции больше; иногда изумляет неожиданно курицей, или вычурным пирожным, или майонезом из дичи, который он называет галантиром. Сейчас видно, что кухмистеру хочется завербовать вас на другой месяц.

На Петербургской стороне, как в бедной части города, нет ни театров, ни фокусников, ни зверинцев, словом, никаких удовольствий, способствующих убить праздное время за деньги; да и вообще замечают, что жители Петербургской стороны не охотники до сценических представлений и даже редко посещают Александринский театр. Мне кажется, это обвинение несправедливо, а вернее, что простынет хоть какая горячая охота от путешествия с Петербургской стороны в Александринский театр по осенней сырости и слякоти или зимней вьюге и морозу; но что петербургцы в свободные часы, как и все люди, любят посмеяться и поплакать от чужого горя, этому служит доказательством жажда, с какою, говорят, они старались во время оно достать билет на представления в домашнем театре — куда пускали и за деньги, — какого-то старого весельчака, который устроил было театр на Петербургской стороне.

Жил-был, говорят, некогда в Петербурге, на Петербургской стороне старик с состоянием и чинами, старик превеселого характера и предоброй души. Его бог не благословил законными детьми, зато старик держал у себя полон дом воспитанниц, любил их, как родных, любовался ими и не мог на них насмотреться.

Как-то в день именин старика воспитанницы ему сделали сюрприз, оделись не то пастушками, не то богинями, словом, драпировались как-то вроде женщин на картинках древней греческой мифологии, надели на голову венки, в руки взяли поднос и поднесли на нем в подарок имениннику своей работы кошелек… При этом хором запели стихи, написанные по случаю именин каким-то старым учителем:

Твое к тебе обратно притекает,
Прими к душе, пылая, пыл сердец!
От Пинда дар к тебе здесь привлекает
Сонм дев, прими их труд ты, как отец!

Хоть богинями одеты,

Любим мы тебя, как дети,
Нам подобных сыщешь где ты?..