Петербургские апокрифы

— Ах, ma chère,^{348} душка, какой, говорят, князь, просто прелесть. Лукерья наша на днях бегала к куме своей, княжьей ключнице, так видела, как он по аллее прогуливался. Такой, говорит, красавец, что сказать невозможно.

— Ну, душенька, не очень-то вкусу Лукерьи верить можно, — презрительно кривила губы Анета, сама, впрочем, с любопытством выслушивая все сплетни и пересуды, доходившие через баб от княжеской дворни.

Однажды приехал Чегорин и еще с крыльца, помахивая картузом, заговорил оживленно:

— Осчастливлен я, осчастливлен!

— Да что с тобой, батюшка, белены объелся? — сердито прервала его бессвязные восклицания Анетина тетка, Марья Семеновна, — коли случилось что, так рассказывай, а не кричи.

Усевшись с важностью в вышитом кресле, отирая пот с радостно сияющего лица, начал Чегорин рассказ.

— Первым из всех соседей осчастливлен сегодня знакомством с его сиятельством князем Кокориным. По собственному его зову приехал сегодня к нему и не без приятности провел время. Потчевал меня обедом, и прямо от него — к вам.

— Да зачем ты ему понадобился? — спросил Осип Иванович, от любопытства спустив даже ноги с дивана.

— Видите ли, земля наша с княжеской лежит рядом. Тяжба, если изволите знать, еще покойным моим родителем против его покойного родителя начата была. Так вот, пожелал кончить миром.

— А ты к нему по первому зову так и поскакал, к мальчишке? Еще дворянином себя почитаешь, — сердито вставила Марья Семеновна.

— Да любопытство, матушка, одолело. Только чтобы все разузнать, и поехал, только любопытства ради, — оправдывался Чегорин.

— Ну, сказывай тогда, каких диковин насмотрелся? — торопила Марья Семеновна.

— Наипервейшая Диковинка — это сам князь Дмитрий Павлович, чудака такого вряд ли другого встретишь, — начал свой рассказ Чегорин и во всех подробностях описал свою поездку, комнаты, трех собак английских, костюм князя, напоминающий не то рясу, не то халат, странные речи, которые пришлось ему выслушать.

— Тебя, сударь, послушать, так впрямь сущеглупый князь-то твой. Да не врешь ли, Платон Иванович? — когда кончил Чегорин, промолвила Марья Семеновна.

— Как вам, матушка, угодно: верьте, не верьте, — обиделся Платон Иванович и умолк.

Поговорили еще о чем-то, и наконец, взяв картуз, Чегорин собрался уезжать, отклоняя все просьбы остаться поужинать.

Анета вышла его проводить на крыльцо.

Пережидая, пока прогонит пастух стадо, высокий столб пыли поднявшее, задержался Чегорин, с томной улыбкой поглядывая на Анету. Ко та, казалось, не обращала внимания на кавалера; смотря на розовые облака, мечтала Анета о чем-то далеком.

— Не позволите узнать, какой предмет занимает ваши мысли? — откашлявшись, робко (застенчив был Платон Иванович с девицами) осмелился спросить Чегорин.

— Нет, я ни о чем. Так, вспоминаю ваши рассказы, — будто спохватившись, ответила Анета и, покраснев вдруг, прибавила. — Может быть, пройдем в сад? Так приятно погулять в этот час пред закатом.

Была в ее словах просьба и смущенье, от которых сердце сладко забилось у Платона Ивановича, и, пробормотав:

— Я, что же, я всегда готов, — неловко подал он руку и надвинул картуз на самый почти нос.

Прохаживаясь по узкой дорожке между кустами крыжовника и смородины, несколько минут молчали они.

Наконец первая заговорила Анета:

— Большая просьба у меня к вам, Платон Иванович. Не раз слышала я уверения в дружбе и преданности вашей. Вот случай испытать их.

— Приказывайте, все исполню, — ударив себя в грудь кулаком, воскликнул Чегорин.

Анета опустила глаза и смущенно промолвила:

— Вы не подумайте, Бога ради, чего. Но, видите ли, есть у меня в Петербурге подруга (кажется, говорила я вам о ней). Она очень заинтересована князем Кокориным, так вот… — голос Анеты прервался, и Платон Иванович, раскрыв рот, от изумления даже остановился, — так вот, — быстро вдруг заговорила Анета, не выпуская руки Чегорина, а сжимая ее крепко, — так вот, Платон Иванович, ради меня должны вы хитростью, притворством, угождением, лестью, чем угодно, добиться дружбы князя, чтобы ездить к нему каждый день, все выведывать, все знать, что делается у него, и потом мне сообщать. Слышите, Платон Иванович?

Анета слегка даже тряхнула Чегорина, чтобы лучше вразумить его в своем странном поручении.

— И еще, очень прошу в строжайшей тайне сохранить все это, — из повелительного в ласкательный тон перешла Анета. — Милый Платон Иванович, ведь ради меня, ради меня исполните вы это?

— Извольте, попытаюсь. Ради вас… ведь вы знаете, все готов ради вас, — бормотал Платон Иванович, намереваясь в свою очередь приступить к признанию, но ловко Анета избегла этого.

— А вот и Степка ваш едет, — сказала она и указала на кучера чегоринского, спокойно сидящего на облучке.

Пришлось Платону Ивановичу, вздохнув, лезть в тарантас.

— Так завтра же жду вас, — взбежав на крыльцо, прокричала Анета и приветственно замахала белым платочком выезжающему со двора Чегорину.

II