Петербургские апокрифы

Князь Дмитрий Павлович в сопровождении двух высоких, с узкими мордами, шотландских собак прохаживался по боковой, густо заросшей аллее. Держал он в руках раскрытую книгу, но не читал.

Если бы увидели его в ту минуту соседские девицы, вряд ли бы нашли они князя таким красивым, каким рисовался он их мечтательному воображению по рассказам Лукерьи.

Слишком тонкое, с длинным острым носом лицо было схоже с мордой шотландской собаки княжеской. Плохо выбритый подбородок и бледная серость щек делали лицо почти страшным.

Одет был князь неопрятно; черная длинная хламида, подпоясанная шнуром, волочилась по земле, открывая при ходьбе стоптанные ночные туфли, надетые на босые, поразительной худобы, ноги; на голове была замусленная, вышитая бисером тюбетейка.

Этот наряд и тревожный блеск воспаленных глаз придавали князю вид страшный и пугающий.

С каждым поворотом он ходил все быстрее, и собаки, не отставая ни на шаг от хозяина, уже высунули устало красные, как жало змеиное, узкие языки.

Казалось, был чем-то взволнован князь Дмитрий Павлович. Иногда он останавливался, взмахивал рукой, и беззвучно что-то шептали бледные губы.

Наконец на дорожке показались двое. Один был Платон Иванович Чегорин, обтиравший лоб неизменным своим клетчатым платком, другой — князь Андрей Кокорин, молодой драгунский ротмистр, двоюродный брат Дмитрия Павловича, вчера ночью проездом попавший в это странное место.

— Ну, знаешь, Дмитрий, черт знает что у тебя делается, — заговорил князь Андрей. — Сейчас мы обозревали именье с Платоном Ивановичем, и он порассказал мне о твоих причудах.

Платон Иванович сконфуженно захихикал.

— Я-с ничего, я только его сиятельству на вопросы ответы давал и насчет уединения вашего сиятельства удивление выразил.

Видимо, он проговорился и теперь трусил.

— Кому какое дело, — высоким, даже визгливым голосом выкрикнул Дмитрий Павлович. — Пошлостям вашим не потакаю и потакать не желаю. Сам свою жизнь строю и никому не позволю в мои дела мешаться.

— Ты, братец, не юродствуй. Блаженного не представляй, — перебил его, тоже повысив голос, Андрей. — Жить можешь хоть по-свински, но сказкой всего уезда делаться тебе, князю Кокорину, не подобает.

Впрочем, тотчас же князь Андрей переменил тон и, обняв кузена за талию, заговорил миролюбиво:

— Ну, посмотри ты на себя. На кого ты похож? Столбовой дворянин, владетель богатейших имений. Тебе бы пиры задавать, всем уездом править. Жить в удовольствие. Эх, попалось бы мне твое богатство, показал бы я! Брось, Митенька, чудить. Пойдем сейчас. Велим камердинеру тебя одеть, побрить, выпьем, закусим. Девок дворовых кликнем. Ведь есть хорошенькие, не правда ли, Платон Иванович?

Чегорин подобострастно хихикнул, а Дмитрий Павлович, уставив глаза в немецкую книгу, делал вид, что углубился в чтение. Только при последних словах легким румянцем покрылись его щеки.

— Впрочем, как хочешь. Черт с тобой. Мне что! Сегодня переночую, а завтра в путь, — обиженно промолвил князь Андрей. — Ну, распорядись хоть, чтобы завтрак подавали. Это уж неучтиво даже, голодом морить, — добавил он.

— Очень я извиняюсь, что принимаю тебя как бы негостеприимно, — заговорил Дмитрий Павлович, будто с трудом отрываясь от книги. — Но думаю, что не будешь почитать себя церемонным гостем. Распорядишься сам, все имея в своем распоряжении. Вот Платон Иванович тебе компанию составит. Меня же прости. Плохо себя чувствую сегодня, завтракать не буду.

— Ну, как хочешь. Мы и с Платоном Ивановичем себя не обидим, — засмеялся князь Андрей и, взяв под руку Чегорина, пошел к дому.

— Неудачный день выбрали для посещения. В большом мы сегодня волнении, — не удержался болтливый Платон Иванович, когда они сели за стол, обильно уставленный блюдами и бутылками.

Некоторое время крепился он рассказать княжескую тайну, но после трех-четырех бокалов язык развязался, и, пощипывая черный ус, не без удивления выслушал князь Андрей о странных замыслах своего братца.

— Да он с ума спятил, — пробормотал он.

— Да нет, отчего же, — болтал охмелевший Чегорин, — так и в книге сказано. Только аккуратность большую надо. И сегодня как раз срок.

— Ты, Платоша, не дури. Ишь, старый дурак, русалок вздумал разводить. И к чему мокроту эту надобно, когда есть столько прекраснейших существ на земле. Ну, князь хоть блаженный, а ты, Платоша, сердись, не сердись, — просто старый осел. Нет, вот я тебе скажу, у нас в полку был случай, — и князь Андрей, тоже хмелея, рассказывал один анекдот за другим, от которых краснел Платон Иванович и лоснился, что твой таз медный.

Долго ходил по боковой аллее князь Дмитрий Павлович, то принимаясь за книгу, то бормоча что-то.

Душно становилось в глухой аллее, и наконец направился князь к дому. Шел он осторожно, как бы боясь быть замеченным, и заслышав веселые голоса Чегорина и кузена, словно испугавшись, бегом побежал по коридору.

Собаки бежали за ним.

В кабинете своем, уставленном странными какими-то предметами, банками, ретортами, жаровнями и пузырьками, он заперся и только уже под вечер позвонил камердинера и велел подать есть и кликнуть Платона Ивановича.