Петербургские арабески

Участник этой битвы артиллерист И.С. Жиркевич вспоминал: «Сражение уже было в полном разгаре, а мы находились в резерве и варили кашу; часу в 12-м приказано было опрокинуть котлы и на рысях всей артиллерии идти вперед…» Приказ этот отдал Сухозанет, предварительно не утруждая царя своими соображениями. И когда наступил критический момент, Александр с изумлением узнал, что у него под рукою находится вся резервная артиллерия. Через две минуты более ста пушек были выставлены перед командным пунктом. Затем последовала ужасная канонада, о которой бывший здесь Милорадович сказал, что она громче бородинской. Французы были остановлены. В следующие два дня к союзникам подошли значительные подкрепления, и Наполеон вынужден был поспешно отступить за Рейн.

Широко известен другой случай, бывший 14 декабря 1825 года, когда на Сенатской площади друг против друга встали столичные полки — присягнувшие Николаю I и отказавшиеся от присяги. Уже кончался короткий зимний день, и было холодно. Князь Трубецкой позже писал: «Нет сомнения, что если б возмутившиеся полки не были до ночи рассеяны, то все пехотные полки… к нам присоединились. Всегда и везде в подобных случаях нужно, чтобы кто-нибудь дал толчок и тем вывел из бездействия». Такой толчок дал Сухозанет. Он призвал Николая I к действию. Четыре пушечных выстрела картечью положили конец восстанию.

Трубецкой вспоминал: «Многие бежавшие с площади нижние чины и офицеры скрывались в доме тещи моей (графини А.Г. Лаваль, на набережной у Сената. — A.A.), и он был окружен с обеих сторон». В своих записках Сухозанет сообщает нам: «Узнав, что мятежники скрылись в доме у графини Лаваль, я вбежал в нижние комнаты… побежал далее по коридору… дал приказание поставить сильный караул у входа…» Наверное, в это время он — победитель и сорокалетний вдовец — познакомился с племянницей хозяйки дома, молоденькой княжной Екатериной Белосельской-Белозерской. Женившись на ней, Иван Онуфриевич породнился с петербургской знатью и, вместе с тем, стал состоятельным человеком: в приданом за княжной были два горных завода на Урале и несколько имений в Псковской губернии.

На Невском проспекте, напротив дома своего тестя, князя A.M. Белосельского-Белозерского, Сухозанет приобрел участок и построил на нем трехэтажный каменный дом со всеми нужными для особняка дворовыми постройками. Проект для такого представительного особняка он заказал в 1830 году известному в столице архитектору, служившему в Ведомстве императрицы Марии Федоровны, — Д.И. Квадри.

В том же году в сражении под Варшавой Ивану Онуфриевичу оторвало ядром ногу, и он вынужден был оставить боевую службу. В январе 1832 года его, кавалера всех российских орденов, назначили директором вновь учрежденной Императорской военной академии. В приказе по академии первый директор сообщил исповедуемое им кредо: «Без науки побеждать возможно, но без дисциплины — никогда». Он ввел строгие порядки — наказывал за малейшие провинности. Впрочем, в одном своем частном письме (к A.A. Майкову) Сухозанет писал: «Ежели я кажусь иногда излишне строгим в требованиях моих к молодым офицерам, то сия чрезмерность распространяется только на тех, которых я считаю способнейшими».

По вечерам к Сухозанету являлись на дом с рапортом дежурные офицеры — молодые слушатели академии. Один из них вспоминал: «Принимал он рапорт чаще всего при выходе своем, чтобы сесть в карету и ехать играть в карты. В таких случаях за ним всегда несли небольшую шкатулку с деньгами».

Начальствовал Иван Онуфриевич в академии более 20 лет — до 1854 года, целую эпоху. А скончался от нервного удара, в 1861 году, когда в стране начались перестроечные реформы. После его смерти обнаружились значительные долги, для уплаты которых наследнику пришлось заложить дом, а потом и расстаться с ним. Это, наверно, потому, что в карты генералу от артиллерии везло меньше, чем на полях сражений.

Похоронен был И.О. Сухозанет на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. При устройстве на этом кладбище некрополя деятелей искусств могила его была срыта.

«Нет, батушка, нельзя…»

Среди современников A.C. Пушкина, с которыми он общался, был и министр финансов граф Егор Францевич Канкрин — человек замечательный и необычный.

Впервые Пушкин с ним встречался, очевидно, в августе 1830 года. Он ходатайствовал по поручению деда своей невесты, Афанасия Николаевича Гончарова, о денежном вспоможении под залог имения Полотняный завод. Ходатаю тогда пришлось выслушать знаменитое канкринское «нет, батушка, нельзя». Легкий немецкий акцент отличал речь Канкрина (он переселился в Россию, когда ему было 23 года) и был поводом для разных шуток. Министр принял Пушкина в доме «у Гагаринской пристани» на Неве, в котором он жил в то время и где помещалась его канцелярия (ныне набережная Кутузова, 24)…

Е.Ф. Канкрин.