Петербургские дома как свидетели судеб

Здесь довольно холодно, но солнце светит. Весь май — буду здесь работать спокойно. Как твои дела на даче?… Как ведут себя дети? Скажи, что папа им приготовил подарочки.

Целую крепко тебя и их, пиши скорее, а то я скучаю уже!

Твой Сашенька.

Ленинград, 9 мая 1957 г.

Здравствуй, Пекуля!

…Я только что вернулся с концерта, съел два пирожка и вот пишу тебе. Хороший город Ленинград! Удивительно он успокаивает как-то. В Москве живешь, как на вокзале. А здесь — как будто уже приехал и дома. И люди другие, и дома благородные…

Я тихо живу в тихой, несмотря на засилье делегаций всяких тараканов запечных, черных и желтых, с усиками и без, — «Астории», где еще докашливают свой горький век благородные старушки на этажах — любезные, аккуратные и печальные. Никто меня не беспокоит.

С утра, с 8-и, я сажусь писать, вскипятив свой чайничек. Пишу до часу. Потом бреюсь, моюсь, одеваюсь и иду в скверик посидеть на солнце. А здесь внезапно потеплело. Уже начинаются белые ночи. После концерта в одиннадцать еще светло…

Принимают меня здесь благоговейно, восторженно. Но и пою я в десять раз лучше, чем в Москве! Ленинградская публика — это нечто совсем особое… Они «не все кушают», но если любят, то уж очень!»[67]

Через 12 дней после этого письма уставший от бесконечных гастролей Вертинский даст свой последний концерт благодарным слушателям культурной столицы. В красной стране труда, куда певца богемы и эмиграции, бывшего кокаиниста и денди наконец-то допустили спустя десятилетия скитаний по миру и которую он в попытках обеспечить своей семье безбедную жизнь поначалу активно воспевал (даже сочинил песню о Сталине), отдыхать было не принято.

Уже немолодой артист вынужден давать по два концерта в день, стоя во фраке в нетопленых залах сибирских домов культуры, на шахтах, в госпиталях, где, одетая в тулупы, лузгающая семечки публика часто не могла оценить лирических песен, оторванных от социалистической реальности (хотя цензура СССР и так на треть сократила репертуар певца).

Недели пути в холодных вагонах, грязные гостиницы с кошмарными «У на У» (уборная на улице), болезни, одиночество (жена Лидия — актриса, на 34 года моложе супруга, растила двух дочерей, рожденных, когда Вертинскому было уже за 50; переписка с ними — единственная отрада вечно гастролировавшего отца, не бывавшего дома ни на дни рождения, ни на Новый год).

Ко всему этому прибавить глубокую творческую неудовлетворенность — государство не замечало артиста, давшего 3 тысячи концертов за 14 лет, его пластинки продавались из-под полы, газеты не сообщали об аншлагах, заработка едва хватало на обеспечение семьи. Вертинского любили миллионы, но молчали об этом.

Вся жизнь «печального Пьеро» — гастроли, так она и закончилась — вдали от семьи, после очередного концерта в очередном доме культуры, в здании этой гостиницы неродного, но любимого, города Ленинграда.

Я устал от белил и румян,
И от вечно трагической маски.
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.

Я сегодня смеюсь над собой,

Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой…[68]

Литература

Вертинский А. Дорогой длинною… М., 1990.

Вертинский А. За кулисами: сб. / сост. и вступ. ст. Ю. Томашевского. М., 1991. Вертинский А. Четверть века без Родины. Страницы минувшего. Киев, 1989.

Вертинский А. Я артист: воспоминания И вступ. заметка Ю. Томашевского; публикация Л. В. Вертинской // Наше наследие. 1989. № 6; 1990 № 1.

Исаченко В. Г., Оль Г. А. Федор Лидваль. Л., 1987.

Песенки А. Вертинского. Харбин, 1930.

Доходный дом Михайлова

(1902 г., архитектор А. А. Зограф; ул. Лизы Чайкиной[69], 22)