«Расспросив, где же все члены семьи, няня толком мне не сказала и указала только на противоположную сторону канала, где в доме красного цвета живут Вера Павловна и Александр Ильич. Я нашла эту квартиру. Вход из-под ворот, 3 ступеньки вверх. Прошла одну, вторую комнату — по стенам потеки, без обоев, пол не окрашен и мебели никакой. Наконец в глубине 3-й комнаты вижу большое глубокое кресло, в котором сидит Александр Ильич, укутанный в одеяла, бессильно свесив свои худые руки. Сзади стоит одетая Вера Павловна. Я, пораженная, остановилась на пороге, и слезы градом покатились из глаз. Ко мне подошла Вера Павловна, обняла за плечи и тихо сказала: «Не плачь, девочка. Видишь, что они с ним сделали!». Зилоти сидел тихо, молча, не поворачивая головы, с каким-то отсутствующим взглядом в глазах… За что же с ним так обошлись?! Я смотрела на эти бессильные руки, извлекавшие когда-то чудесные звуки, вспоминала, как он забавлял нас, детей, исполняя какую-нибудь вещь, стоя спиной к роялю, вспоминала время, проведенное так интересно в их семье, и плакала, плакала, обнявшись с Верой Павловной… «Ты понимаешь, Тизя, что в таких условиях ему жить нельзя, погибнут от холода руки. Мы уезжаем сегодня». — «Куда?» — «За границу. Переезжаем Финский залив на санях в Финляндию… Прошай»[82]
.Так завершилась жизнь многочисленной семьи Зилоти в стенах этого дома. Почти все обитатели легендарной артистической квартиры эмигрировали из страны через Финляндию. Жизнь разбросала детей Зилоти: Вера какое-то время лечилась в Германии, кто-то оказался у старшего брата Саши во Франции, кто-то — в Англии. В конце концов воссоединение под одной крышей, как в старые добрые петербургские времена, произошло в Нью-Йорке, где семья Зилоти поселилась в 5-этажном доме Сергея Рахманинова на заливе Гудзон.
Литература
«Речь идет о человеке одной из лучших фамилий. Он среднего роста. У него несколько короткая шея. Он на рубеже между толстым и худым. Цвет лица его всегда свежий, хотя делается легко желтоватым. Его вид скорее веселый, нежели застенчивый. Наконец, если судить о нем по оттенкам темперамента, следовало бы причислить его к сангвиникам. Он любит предаваться домашним нуждам и заниматься счастием своих многочисленных крестьян»[83]
.Таким был Николай Петрович Шереметев по описанию доктора Фрезе, который вел книгу наблюдений за здоровьем своего подопечного и назвал ее «Описание болезней его светлости графа».
Главной же болезнью Николая Шереметева в последние годы жизни стала тоска и боль утраты, последовавшие за красивой и трагической историей любви. Проходившей и закончившейся здесь, в стенах Шереметевского дворца, также известного под именем Фонтанного дома.
Была у Шереметевых крепостная крестьянка Прасковья Жемчугова, перешедшая в собственность семьи как часть приданого матери Николая. Уже в 11 лет она стала артисткой крепостного театра Шереметевых, и талант ее отметила сама Екатерина II, приехав на одно из домашних представлений и подарив ей алмазный перстень.
Следующий император, Павел, также отмечал Прасковью, но не столько за прекрасный голос, сколько за доброту и нравственную чистоту. Не терпевший легкомысленности и развращенности, Павел с благосклонностью смотрел на зарождавшиеся чувства искренней и бескорыстной любви крепостной актрисы и своего друга детства.
Стоит ли говорить, что не всем по душе была мысль о «крепостной графине», особенно некоторым родственникам 50-летнего Николая, терявшим, таким образом, не только репутацию, но и часть наследства.
Но даже митрополит Платон благословил неравный союз влюбленных, и пара тайно обвенчалась в 1801 году. На церемонии присутствовали лишь два свидетеля — знаменитый архитектор Джакомо Кваренги и подруга невесты, также бывшая артистка крепостного театра Шереметевых, Татьяна Шлыкова, которая всю свою жизнь посвятит заботе о единственном сыне новоиспеченных супругов, а потом и внуке, рассказывая им историю сказочной любви простой крестьянки и богатейшего графа, друга монарших особ.