Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Идея применения камня в имитации нежных созданий природы возникла, как вспоминал Бирбаум, когда к Фаберже «принесли в починку букет хризантем, вывезенный из дворца богдыхана, после занятия его европейским десантом. Хризантемы были исполнены из кораллов, белого нефрита и других камней; листья из серого нефрита, стебли были сделаны из квадратных пучков проволоки, обмотанных зелёным шёлком. Каждый лепесток цветка незаметно укреплялся проволокой к чашечке цветка».[698] Однако не исключено, что мысль дополнить драгоценный металл деталями, вырезанными из поделочных камней, могла мелькнуть у Карла Густавовича Фаберже при воспоминании о букетах, виденных им в Вене.

В мастерской Михаила Евлампиевича Перхина создавались и отрабатывались в различных материалах и всевозможные фигурки. Прелестные чарки-слоники с хоботом-ручкою, варьирующие датский орден Белого Слона (ибо принцесса Дагмара из королевского семейства этой европейской страны стала русской императрицей и матерью последнего самодержца), не только вытачивались из самых разных камней, в том числе и из чёрного обсидиана, но делались и в металле, а в глазках животных искрились розочки-алмазы или посверкивали алые, как будто налитые кровью, гранаты-альмандины, столь ценимые самим Карлом Фаберже за красоту, удивительную игру и большую твёрдость.[699]

Поражает сказочной красотой и виртуозностью исполнения достойный дар депутации дворянского общества Санкт-Петербургской губернии, поднесённый Николаю II в день коронации, 14 мая 1896 года, – великолепное блюдо из горного хрусталя, в центре которого поместили искусно выгравированный герб Петербурга: скрещённые речной и морской якоря, пересекаемые скипетром, увенчанным императорской короной, символизировали, что столичный град Российской империи одновременно является крупнейшим торговым портом (рис. 30 вклейки).[700] Другие пластинки покрывала тончайшая резьба с узорами-арабесками в духе Позднего Возрождения. Но гораздо сложнее оказалось соединить все 13 отдельных частей, вырезанные из прозрачного твёрдого камня, оправив их в серебро, в единое целое. К тому же драгоценный металл, уже украшенный позолотой и разноцветными эмалями, требовалось аккуратно дополнить сверкающими алмазами.

Хрупкость горного хрусталя, называемого некогда в Европе «богемским» или «арабским алмазом»[701], требовала от мастера особого искусства, и оправа его поручалась лишь самым опытным. Притом этот камень не выносил даже малейшего нагревания, отчего детали его оправы никогда не спаивались даже оловом, а собирались заклёпками и иными способами.[702] Михаил Евлампиевич Перхин с блеском и неповторимым изяществом справился со столь сложной и требующей кропотливого усердия задачей.

Но особенно он прославил своё имя и имя своего патрона созданием восхищающих весь мир по сию пору пасхальных яиц-сюрпризов, подносимых русским императрицам. В каждом пасхальном яйце заключался непременный сувенир, либо видимый сразу благодаря прозрачности сферы, либо неожиданно появлявшийся из-под купола, откинувшегося от нажатия потайной кнопки, завуалированной под деталь орнамента, и тогда перед глазами возникали то вагончики Транссибирского экспресса, то крейсер «Память Азова», то любимая резиденция Александра III – Гатчинский дворец, то первые весенние цветы: нежные ландыши (их так любили дарить на Пасху, так как они напоминали о слезах Богоматери, увидевшей сына на кресте), скромные подснежники, горделивые нарциссы или же царственные лилии, а то и символизирующие неусыпные заботы и думы о близких анютины глазки.

Миниатюрная реплика военного корабля «Память Азова», таившаяся внутри пасхального, выточенного из гелиотропа, яйца, поднесённого Александром III любимой супруге[703], напоминала нежной матери о сыне-цесаревиче, отправившемся в 1891 году с младшим братом Георгием в далёкое и многодневное морское путешествие к берегам Индии, Китая и Японии (см. рис. 31 вклейки). Заботливый сын незадолго до отъезда, на сочельник 24 декабря 1890 года преподнёс ей дивный, исполненный столичным ювелиром Карлом Ганом веер. Императрица Мария Феодоровна поделилась своей радостью от сыновнего подарка с матерью, датской королевой Луизой: «На нём нарисован фрегат „Память Азова', и весь веер украшен морскими принадлежностями, как то – якоря, флаги, руль, маяк, и т. д., и на одной стороне мой вензель, а на другой – его – из рубинов и бриллиантов. Веер прелестный, но слишком красивый, и особенно так мило придуманный моим милым мальчиком».[704]