Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Это была последняя работа Михаила Евлампиевича Перхина, великого труженика и экспериментатора. Вечно полный творческих замыслов, стремясь воплотить их собственными руками, применить те самые единственно приемлемые технологические приёмы, нужные для создания задуманного эффекта, он буквально горел на работе. Подобное напряжение всех сил не прошло даром: он надорвался на работе, нервы его не выдержали, а жизненная энергия была на исходе, и гениальный мастер умер в больнице для душевнобольных в 1903 году. Похоронили Михаила Евлампиевича на кладбище петербургского Воскресенского Новодевичьего монастыря. Живительно, но могила его сохранилась до наших дней.[708] Верная его супруга, подарившая жизнь пятерым детям: сыну Михаилу и дочерям Евгении, Александре, Зинаиде и Асе (Анастасии), пережила мужа только на пять лет.

Никто из потомков ювелира не пошёл по его пути, даже его сын, умная головушка и «золотые руки», будучи уникальным специалистом, отдал свои силы заведованию физическими лабораториями: сначала, в 1920-е годы, – в Военно-морском инженерном училище им. Дзержинского, а в 1930-е – в Университете.

Внук мастера, Олег Михайлович Перхин, во время Отечественной войны попал в плен, после освобождения 10 лет был заключённым в казахстанском лагере, да так и остался на казахской земле, став впоследствии главным режиссёром театра в Темир-Тау. Старшая дочь Михаила Евлампиевича, Евгения, ещё в начале 1900-х годов вышла замуж за учившегося в Петербургском университете тифлисского дворянина Георгия Бадриашвили. Однако брак этот отнюдь нельзя считать мезальянсом. Ещё с середины 1890-х годов знаменитый мастер не только вписан в купцы второй гильдии, но и получил личное почётное гражданство. У потомков этой счастливой четы, ныне живущих в Тбилиси, до недавнего времени свято сохранялась бронзовая медаль Михаила Евлампиевича Перхина, вручённая ему решением жюри на Парижской Всемирной выставке 1900 года.[709] На её лицевой стороне медальер Жак Шаплен вычеканил женскую головку во фригийском колпаке, символизирующую Францию, на оборотной изобразил парящих над городом крылатую Славу и юношу-Гения с факелом в руке, а на размещённой на фоне лавровых ветвей прямоугольной пластинке увековечил фамилию награждённого. В 1974 году правнук ювелира Г.С. Аристов подарил семейную святыню Оружейной палате, и теперь она хранится в кремлёвской сокровищнице рядом с теми шедеврами мастера, которые и обеспечили ему успехи признание.[710]

Хенрик-Иммануил Вигстрём

После смерти Михаила Евлампиевича Перхина его ювелирную мастерскую унаследовал и возглавил его кум Хенрик-Иммануил (Генрих-Эммануэль) Вигстрём (Вигштрём), родившийся 2 октября 1862 года, в Экенесе, в семье бывшего некогда рыбаком церковного сторожа. 16-летним юношей Хенрик приехал в Петербург, где познакомился с Михаилом Перхиным. Будучи почти однолетками, они подружились, и вскоре стали работать вместе, поскольку Вигстрём сделался подмастерьем в мастерской Перхина. Хотя уроженец Экенеса был ревностным прихожанином шведской церкви Св. Екатерины, различие в вероисповеданиях не помешало Михаилу Евлампиевичу Перхину и его жене Татьяне Владимировне стать крёстными отцом и матерью детей Вигстрёма.[711]

Кстати, старшая дочь Хенрика Вигстрёма, Анна-Лилли с семнадцати лет помогала отцу в мастерской, а сын Хенрик-Вильгельм начал работать под его руководством в мастерской с шестнадцати лет и трудился в ней для фирмы Фаберже вплоть до 1917 года, когда оказался вынужден эмигрировать в Финляндию, где в 1923 году открыл в Хельсинки собственную златокузнечную мастерскую, существовавшую до его смерти в 1934 году.[712] Сам же Хенрик Вигстрём, тоже вовремя успевший уехать на родину скончался в 1923 году в Оллила.[713]

Хенрик Вигстрём успешно продолжал дело Перхина, исполняя цветы и фигурки из драгоценных металлов и различных камней, сигаретницы и, конечно же, пасхальные яйца по заказам Императорского двора. Творения Вигстрёма – безупречны по исполнению, но по сравнению с перхиновскими несколько суховаты. Невольно привлекает своей прелестью очаровательная веточка черники с листочками из нефрита, сизые ягодки на которой выточены из очень тёмного лазурита (см. рис. 34 вклейки).

Золотая веточка красной смородины с нефритовыми листочками как будто только что сорвана с куста. Ярко-красные ягоды, кажется, напоены соком.[714] Однако получить такого качества финифть было весьма непросто, и Карл Густавович Фаберже в интервью 1914 года жаловался: «Одна из самых трудных деталей в ювелирно-художественном деле – эмаль. Очень трудно достигнуть яркости цветов, красивых оттенков. Вещь сажается в печку в ярких цветах, а после обжига всё выходит буроватым. Особенно трудно удаётся ярко-красная эмаль».[715]